Калеб молча наслаждался хересом, наблюдая за бренчащим на лютне бардом, а я снова осматривала его, отмечая про себя, как сильно он изменился после нашей первой встречи — повзрослел, возмужал и окреп не только физически, но и умственно. Янтарный свет масляной лампы, висевшей на стене, обозначил тени вокруг мужских глаз, смуглые скулы и щетину. Он выглядел измученным, хотя его веселость и добрая улыбка отрицали любой намек на слабость. Так было и раньше. Как бы сильно Калеб ни уставал на тренировках, он всегда пребывал в добром расположении духа, и казалось, что ничто не способно было стереть с его грубоватого смуглого лица лучезарную улыбку. По крайней мере, именно так я думала до того, как нам пришлось познать горечь утраты и расставания.
Разойдясь с отцом волею судьбы по разным дорогам, Калеб все чаще позволял тоске сжимать раненое сердце, напускал на себя равнодушие, рушимое только нежностью Далии. Моя Ли оказалась нашим спасением — перебарывая собственную душевную боль, она прогоняла тьму, поселившуюся внутри нас, несла заботу и изгоняла бушующие страхи. Я так привыкла к ее доброте, что совсем забыла подумать о ее чувствах. Она помогает, но ничего не просит взамен. Поэтому ли мне так стыдно за свое поведение? Я поглощаю ее заботу, не думая о том, что моей Ли тоже необходимо внимание. Кажется, что ее мягкость никогда себя не исчерпает. Но ведь всему порой приходит конец — и наступит день, когда Далия охладеет ко всему живому, утратит последние частички теплоты, в которых я нуждаюсь с каждым днем все сильнее и сильнее.
— Я пойду… — сказала тихо. — Найду Ли.
Калеб неожиданно схватил меня за руку, вынуждая сесть обратно на табурет. Придвинулся ко мне ближе, втянул в себя душный воздух и серьезно спросил:
— Сколько ты выпила? — Его дыхание было едким от аромата спиртовых дрожжей, но выглядел он на удивление трезвым. — У тебя взор помутился, — добавил мужчина, сузив льдисто-голубые глаза. — Давай я отведу тебя в комнату, Лив. Не стоит тебе много пить. Ли говорила, что, когда ты пьяна, твои действия трудно предугадать.
— А как же Далия? — обиженно буркнула я и отвела взгляд в сторону, чувствуя легкую внутреннюю дрожь.
— Я сам ее найду, — сжав мою ладонь, шепнул Калеб и повел меня на второй этаж.
Ноги налились тяжестью, и я безвольно плелась следом за мужчиной. Пока он провожал меня до комнаты, укладывал в кровать, стягивал сапоги и накрывал пледом, я думала о том, как бы облегчить страдания моей Ли, если она даже не показывает, что ей тяжело. Мысли путались, вяло ворочались в голове, а перед глазами стояла серая пелена. Тягучая слабость окутала, обволокла липкой паутиной, медленно утягивая в сон.
— Ни о чем не думай, Лив, — сквозь заволакивающий сознание туман услышала я тихий мужской голос. А после ощутила легкое прикосновение губ к своему лбу — нежное, приятное, навевающее будоражащие кровь воспоминания.
Мгновение спустя послышались удаляющиеся шаги и скрип старой деревянной двери. Усталость быстро сморила меня, и я наконец впала в тяжелую дрему.
Примечания:
Херес — сорт крепкого виноградного вина.
Стоило выйти из душной таверны, как легкие наполнил свежий воздух, пропитанный легкими нотками хвои и запахом сырой земли. Калеб на миг задержался у двери, прикрыл от наслаждения веки, чувствуя, как смрад, увязавшийся за ним, медленно растворяется в ночной тишине. А затем осмотрелся в попытке зацепить взглядом Далию, сбежавшую из комнаты пару часов назад. Долго искать охотницу не пришлось. Она сидела на крыльце, прислонившись плечом к деревянной балке, и наблюдала за неподвижными, мерцающими на густо-синем небе звездами.
Такая красивая и умиротворенная. Слабый ветер трепал прядки ее длинных иссиня-черных волос, нежно поглаживал персиковую кожу лица. Кажется, ночь тревожила ее холодом — Калеб заметил, как Далия обхватила себя руками за плечи и чуть сжалась, будто пытаясь спасти оставшееся внутри тепло.
Мужчина готов был простоять так всю ночь — молча наблюдая за удивительно спокойной и оттого еще более красивой девушкой — но острое желание прижать к себе хрупкое на вид тело заставило его обозначить свое присутствие. Он осторожно прокашлялся, стараясь не напугать витающую в облаках Лию. Вздрогнув, она обернулся, и секундная тревога на ее лице быстро сменилась по-детски невинным восторгом.
— Все никак не привыкну к тому факту, что ты с легкостью можешь прятать свою энергию, — улыбнулась Далия и приглашающе похлопала по ступеньке рядом с собой. — Посиди со мной. Сегодня такая красивая ночь. Не хочется заходить внутрь.
— Эта ночь ничем не отличается от остальных, — невесело протянул Калеб, опустился на ступеньку и прижал к себе девушку. Меж лопаток деранул мороз, когда она прижалась щекой к его плечу. — Ты ж замерзла, Ли.
— Ага. — Далия осторожно переплела свои пальцы с огрубевшими горячими пальцами Калеба и добавила: — Порой завидую способности Лив согревать себя.
Калеб не удержался и хмыкнул в ответ:
— Ну, сегодня она решила согреть себя иным способом. Я думал, она спит мертвым сном, но нашел ее не дремлющей на койке, а скучающей за стойкой в компании рисового вина.
— Лив лучше не пить… Ты отвел ее обратно?
— Да, не переживай. Теперь она точно забылась во сне.
На короткий миг между ними воцарилось молчание. Закрыв глаза, Далия глубоко вздохнула, чувствуя приятное мужское тепло, перетапливающее ее внутреннее напряжение в безмятежность, и запах лавандового поля — тонкий и ненавязчивый, с цветочными и древесными нотками. Так пах Калеб. Порой рядом с ним она испытывала бесконечное спокойствие. Впервые странное, ранее не испытываемое чувство зародилось в ней несколько месяцев назад, когда, узнав правду о рыцаре, она стала чаще проводить время в его компании. Вскоре привязанность переросла в нечто большее, и связь, возникшая еще при знакомстве, укрепилась в ночь зимнего солнцестояния. И пусть другие демоны считали, что танец полукровки и чистокровной представительницы расы не имеет силы, Далия знала наверняка — связующий танец в ту волшебную ночь объединил их сердца, не оставив в них места для кого-либо еще.
— Калеб, — тихо позвала Лия и, когда мужчина чуть сильнее сжал ее ладонь, неуверенно произнесла: — Мама рассказывала мне, что демоны любят всего раз за всю свою длинную жизнь… — Она ненадолго замолчала, почувствовав, как напряглась рука Калеба, и спустя несколько тягостных секунд продолжила: — Они выбирают пару один раз в жизни. Мама говорила, что демон может долго находиться в поисках, но если находит, понимает сразу — что это настоящая любовь. Интересно, смогла бы она полюбить кого-то еще, если бы была жива…
— Не смогла бы, — резко ответил Калеб. Он почувствовал, как девушка вздрогнула от его холодного голоса, и, слегка улыбнувшись, добавил мягче: — Отец не полюбил.
— Наверное, это тяжело, — слабо выдохнула Далия. — Демоны живут очень долго, и легче коротать столетия вдвоем, нежели в одиночку.
— Так и есть. У отца была лишь одна причина задержаться в этом мире и не уйти в Пустоту. Возможно, если бы не я — он бы присоединился к моей матери. Только вот… они очень разные, и я не уверен, что отец смог бы отыскать маму в другой жизни. Демоны могут перерождаться, а у русалок все иначе.
— Что с ними происходит после смерти? — полушепотом спросила Лия, поглаживая большим пальцем обветренную кожу мужской руки.
— Ну… их участи не позавидуешь. Они превращаются в морскую пену и спустя несколько дней оседают на дно. Отец, конечно, наивно полагал, что русалки обращаются в рифы и размер рифов зависит от того, сколько лет прожила русалка, но я не уверен в этой теории.
— А твоя мама? Что случилось с ней?
— Ее убили на суше, поэтому она не смогла превратиться в пену. Как-то отец рассказал мне о том, что сделал с ее мертвым телом. Честно говоря, он не часто говорил о маме, но в тот вечер эмоции накрыли его с головой, и он долго плакал, не выпуская маленького меня из крепких объятий. — Калеб облизнул сухие губы и нервно дернул щекой. Детские воспоминания оказались довольно болезненными. — После смерти мамы отец хотел вернуть ее в море, туда, откуда она пришла. Но море не приняло тело, не способное принять истинный вид. Мама была отвергнута стихией, своим домом и семьей. Такова оказалась расплата за запретный союз разных кровей — провести вечность в не родном обличии. И папе ничего не оставалось, кроме как похоронить ее как человека. Где-то на юге до сих пор стоит ее могилка, заросшая мхом и лазурными ипомеями¹. Отец часто пропадал там, а меня брал с собой лишь пару раз, но мне этого хватило, чтобы прочувствовать всю боль, прожигающую отца, и познать мучения, терзающие маму.
