Мидэю и двух других самых миловидных служанок отправили прислуживать за столом во время пира. В своём мрачном настроении, Мидэя не обращала внимания на шумные разговоры, хохот и музыку, на всю эту общую суматоху и веселье, которое привезли с собой северные соседи. Прилежно исполняя свои обязанности, она лишь желала, чтобы этот день поскорее закончился, а эти рожи перестали мелькать у неё перед глазами.
И вдруг, огромные ручищи грубо схватившие её за талию — заставили Мидэю встрепенуться. Здоровенный рыжебородый посол усадив её к себе на колени, довольно оскалился:
— Какие у вас здесь водятся цыпочки! Вот бы мне такую! — заорал он. … Но затем резко осёкся. Острое, холодное лезвие кинжала почти упиралась ему в глаз.
— Не уберешь свои лапы, мужлан — будешь искать отсюда дорогу на ощупь, — прошипела ему Мидэя, сжимая свой кинжал.
Перекосившийся от такого оскорбления воин медленно убрал свои руки. Шум в зале тут же стих, а застигнутая Мидэя не знала, как ей быть дальше. Она поняла, что поддавшись эмоциям, совершила непростительную ошибку. Случайно её взгляд упал на Даната. Молодой князь злорадно усмехался. Этого хватило, чтобы её снова захлестнуло возмущение:
— Ваша светлость на это и рассчитывал, не так ли? — крикнула девушка, не сводя глаз с князя.
— Именно, — высокомерно кивнул тот, наслаждаясь происходящим. — Я знал, что ты поступишь именно так. По дикому, неосмотрительно. Я охотник, я знаю, как ведёт себя дичь.
Тогда резко развернувшись, Мидэя одним движением выплеснула на князя всё вино из кувшина:
— Весело, ваша светлость?! — бросила она в его ошарашенное лицо.
Реакция Даната была молниеносной! Кинувшись на девушку, и заломив ей руки, он повалил её на стол, сдавив запястья до невыносимой боли, заставляя выронить кинжал.
— Ты даже не представляешь, насколько мне весело, — прошептал он ей на ухо.
И тут на плечо князя легла тяжелая рука Лионеля:
— Отпусти её, Данат! — с угрозой выдавил рыцарь, и по его голосу было слышно, как сильно он разъярен. — Я сказал, убери руки, князь!!! — И Лионель резко ударил Даната. Один раз, потом второй.
Данат не оборонялся, бледнея, он отпустил захлебнувшуюся от боли Мидэю, и повернулся лицом к её защитнику:
— Стража! — закричал он, глядя другу прямо в глаза. — Бросить дерзкую служанку в яму, за то, что она посмела угрожать уважаемому послу! И заметь Лионель, я наказываю её только за это, а не за то, как твоя безродная девка, имеет наглость оскорблять меня, князя Фараса, перед нашими гостями! И я ни слова не говорю о том, что ты поднял на меня руку! — скрипя зубами, процедил Данат, дрожа от ярости.
— В яму?! — прорычал Лионель, играя желваками. — Её к бродягам?! А у тебя найдется там ещё одно местечко? — и подскочив к рыжебородому северянину, не ожидавшему подобного здоровяку, Лионель с размаху ударил того кулаком в лицо. — Ты лапал мою женщину, собака! — крикнул он, и ударил его снова, пока несколько друзей не оттащили его от посла, который тут же схватился за меч, подавая пример остальным северянам.
— Не надо оружия! — воскликнул Данат, перекрикивая шум, своим зычным властным голосом. — Поверьте, это всего лишь глупое недоразумение, оно не стоит того, чтобы благородные воины проливали свою кровь. Я приношу свои извинения за сэра Лионеля. Его накажут, как и его девчонку, не сомневайтесь. Некоторых из нас, такие глупости, как любовь делает слишком вспыльчивыми и безрассудными. Мне жаль, что один из моих рыцарей поддался этому помутнению. Подобное у нас пресекается строго. На трое суток в яму! Исполняйте, командор! — повелительно кивнул князь начальнику стражи. — Но посадите их в разные ямы!
За эти слова Лионель полоснул его холодным презрительным взглядом:
— Если с ней что-нибудь случится, я никогда не забуду, кто был тому виной! Не делай из меня своего врага, Данат!
Равнодушно выслушав его, Данат дал сигнал стражникам, и те потащили Мидэю и Лионелся к выходу.
— Что ж ты полез меня такую дуру несусветную защищать, а?! — сердито обернулась девушка в темноте, когда их вели через двор.
— Да просто забыл, что ты же умеешь всё решать по-другому, что это только мы мужчины чуть что хватаемся за оружие! — со злостью ответил ей Лионель. — Что ж не договорилась с северянином по-хорошему?! Рассказала бы ему, взывая к его благородству! И действительно, чего это я олух полез — ты ж не моя собственность! Чего это я так распереживался?!
— Лионель! — испуганно вскрикнула она, когда двое стражников потащили её в другую сторону.
— Дитон! — спешно обратился Лионель к начальнику стражи, бросая взволнованные взгляды на удаляющуюся девушку. — Ты помнишь тот бой, когда я спас твою жизнь? Так будь же честен, верни мне долг! Посади меня вместе с ней, я прошу тебя!
— Прости, Лионель. В бою я бы прикрыл тебя своей спиной, но сейчас я не могу нарушить приказ князя. Единственное, что я могу для тебя сделать — это посадить девушку в пустую яму и держать её там в одиночестве. С ней ничего не случиться.
— Спасибо и на этом, — проворчал Лионель. — Не бойся, Мидэя, теперь ты хотя бы отдохнешь! — крикнул он ей вслед.
Яма в которую её столкнули была не так уж и глубока, представлялось куда страшнее, чем оказалось на самом деле. Мидэя упала на солому, и выпрямившись во весь рост, кончиками пальцев она могла дотянуться до массивной решетки, которой накрыли яму. Но она уже знала, что на такие ямы специально загоняли груженные телеги, и что их денно и нощно охраняли стражники, а пищу подавали через отверстие в решетке, и что сдвинуть решетку изнутри было невозможно, даже если бы с ней здесь сидел Лионель. Она всё ещё злилась на него, но то, что он встал на её защиту — тронуло её сердце. Мидэя вздохнула. Плакать её отучили ещё в монастыре. Девушка уселась на солому, обняв себя за колени и уронив голову на руки.
«Три дня это не так уж и много. Главное выживи и сохрани знания» — прозвучали в её голове последние слова наставницы.
— Я пытаюсь, — прошептала она себе в тишине.
По крайней мере, ей было не холодно, и она выспалась. Правда, сильно раздражала вонь, исходящая из отходной ямы в углу. Прошел всего лишь день. Вздыхая и качая головой, переминаясь на прелой соломе, Мидэя снова и снова вспоминала события вчерашнего вечера. Сверху что-то заскрипело. Это откатили телегу. Но сейчас для неё это не являлось хорошим знаком.
— Дэя, Дэя, как же ты меня разочаровала, — прозвучал через решетку голос князя, как всегда ироничный и высокомерный. — Ни одна служанка, не может себе позволить ничего подобного. Подняла руку на меня, потомка знатного рода, набросилась на посла, из-за чего испортила мои отношения с северянами и вынудила меня посадить в яму одного из моих лучших рыцарей. Да ты дикарка, к тому же ещё и бунтарка, твоё неподобающее поведение сильно меня огорчает. Даже не знаю, что может научить тебя уму разуму?!
— Не стоит беспокоиться, ваша светлость, из-за того что ваш разум так скуден, отчего помочь мне вы не в силах, — с вызовом бросила ему Мидэя. — Я лишь жалею, что не выколола глаза той распутной свинье, что возомнила себя воином! И я очень сомневаюсь, что ты потомок благородного рода, потому как я вижу только распущенного выродка! Прошу простить меня за откровенность и мою дерзость, ваша светлость.
…Тишина. Затем Данат отозвался с холодным шипением в стальном голосе:
— А что это ты одна-одинёшенька? Тебе должно быть там так зябко и тоскливо. А нам вот так незадача, как раз некуда девать пятерых мавров. Опустить рабов в яму!!!
В яму по очереди затолкали пятерых черных рабов, и телега снова со скрипом придавила решетку.
Мидэя много знала не только про обычаи, девушка так же знала ещё и языки некоторых народов, в том числе и наречие мавров, о чём конечно же князь был не осведомлён. Каково же было удивление самих мавров, когда светловолосая девушка заговорила с ними на их родном диалекте. Оказывается, с маврами договориться было куда проще, чем с некоторыми мужчинами из её племени. За эти несколько дней заточения, к своему удивлению и нескрываемому состраданию, Мидэя узнала для себя много нового: об их судьбах, о прошлом, что осталось на чёрном континенте, о разбитых семьях и терзаниях. Она с настойчивой любознательностью расспрашивала их про обряды и шаманов в родных племенах. И мавры в свою очередь с удовольствием делились своими знаниями, чтобы хотя бы в своих всплывших воспоминаниях прикоснуться к дому и к родной земле.
