Я нахмурилась, вспомнив в рассказе Люсьены странности. Недоговоренности, и теоретически я могла что-то знать, как и каждый житель этого города, но судя по тому, что сказала Люсьена, подробности были мало кому известны. Это тоже потом.
Плач малыша стал тише, но при этом настойчивее и надрывнее. Ребенок хотел есть, и Люсьена догадалась уйти с ним наверх. Я понадеялась, что она забилась в комнату, где плач слышен меньше всего. Прежде чем это проверить, я убедилась, что кухонную утварь растащили, единственные два ножа, которые мне так любезно подкинула ехида-удача, были в крови и стали причиной смерти двух человек, но я взяла их, обмыла под краном — вода не холодная, а словно нагретая в баке на крыше дома и, конечно, вонючая, — порылась в мешке, нашла не то драный ремень, не то часть конской упряжи, подпоясалась ей и заткнула ножи. Вызывающе, провокационно, но, может, мне повезет найти куртку, которая прикроет мое оружие. Да, я моментально начну страдать от жары, но не буду притягивать взгляды.
Я вышла из кухни, поднялась по лестнице на второй этаж. Дома здесь были похожи друг на друга не меньше, чем типовые квартиры эпохи роботов и сотовой связи: лестница, широкий коридор, тяжелые двери с обеих сторон. Одна из них была приоткрыта.
— Напрасно ты сидишь здесь, — сказала я очень недовольной моим замечанием Люсьене. — Окно выходит на улицу, плач ребенка слышен, не сомневайся. Поищи комнату без окон.
Люсьена сделала вид, что меня не расслышала, и отвернулась. Ее избирательной глухоте я оказалась не удивлена, намного больше меня беспокоило то, что ребенок голоден.
И еще — то, как он оказался у этой девицы. То, что она мне навешала в виде недоваренной лапши.
— Люсьена? — я повысила голос и заорала почти ей в ухо. — Поищи комнату без окон! Или ту, которая выходит во двор, не на улицу. Там, — я ткнула пальцем в сторону коридора, — какие-то две каморки справа от лестницы.
Кухня была бы идеальна, если бы там не лежали трупы.
Мне нужно задать Люсьене вопрос, но я совершенно не уверена в том, что она мне ответит, ответит правду и что у меня есть время методично ловить ее на лжи. Откуда у нее информация, что этот младенец — ребенок какого-то графа, если с его матерью она была почти не знакома?
— Пойдем! — обозлилась я, рывком заставила Люсьену подняться с места и потащила вон из комнаты. Это была, скорее всего, хозяйская спальня — как и следовало ожидать, разоренная, но не так беспощадно, как спальня в том доме, куда сначала забралась я в поисках одежды. А комнатушка, в которую я Люсьену втолкнула, определенно была когда-то каморкой слуги: узкая незастеленная кровать, одинокий стул и окно будто бойница под потолком. — Вот здесь сиди! — рявкнула я, видя, что она собирается мне возразить. — Он не прекратит плакать, пока не наестся, и я сделаю все, чтобы он перестал орать. Но мне нужно время — час, может, два.
Два часа — за это время весь город, который еще не ввязался в драку, сюда сбежится на детские крики. Мысль, мелькнувшая у меня в голове, была безумна, но могла и сработать.
— Корми его, — приказала я.
— Чем?
— Грудью! Не говори, что ее у тебя нет! — я дернула Люсьену за воротник платья и вспомнила, что я мужчина. Руку пришлось тут же поспешно убрать. — Мне плевать, что у тебя нет ни ребенка, ни молока. Если он будет сосать пустую грудь, может, замолкнет на какое-то время. Может быть, нет. Но ты пробуй. Я скоро вернусь.
Не дожидаясь, пока она начнет орать пуще младенца, я захлопнула за собой дверь и выбежала из комнаты. Когда я уже подкралась к окну в торговом зале, услышала, что малыш перестал кричать. В лучшем случае мой план сработал, в худшем — в худшем я предпочла не думать.
Предосторожность оказалась не лишней. На улице все так же орали, но далеко, били стекла, но тоже неблизко, все, что было где-то там, пока мне не угрожало. Напротив дома Лазаря стояла телега с грустной грязной лошадью, на козлах сидел сутулый мужик, другой быстро грузил на телегу скарб — хлам, которым побрезговали те, кто успел сюда раньше.
Кинув в кучу прочего барахла треснувший, рассхошийся таз, мужик ткнул в плечо сидевшего на козлах, что-то сказал ему, и оба посмотрели в мою сторону.
Я шарахнулась от окна, прижалась к стене спиной, сердце подпрыгнуло прямо в горло, а рука сама собой нащупала нож. Какие у меня варианты? Люсьена с ребенком закрыта в комнате наверху, и пока младенец молчит, но…
С улицы дважды дернули дверь.
Глава шестая
Засов казался мне более чем надежным, но окна, низкие, в которые никакого труда не составляло пролезть, вызывали серьезные опасения. Рукоятка ножа легла в мою ладонь, и я не представляла, что буду делать, если эти двое ворвутся сюда.
Даже если я пулей взлечу наверх, даже если мы успеем спрятаться где-то с Люсьеной, остается младенец, который будет вопить и плачем нас выдаст. Убьют ли нас? Возможно, нет, если мы не окажем сопротивления и не будем биться за барахло и еду, которой, впрочем, все равно нет.
Дверь снова дернулась. Я слышала, что эти двое что-то между собой обсуждают, но что — разобрать не могла. Шум с улицы и мое безудержно колотящееся сердце.
За окном мелькнул силуэт, потом второй. Я видела только тени, но мне стало ясно, что мужики оценивают рациональность визита в дом. Они должны сообразить, что пока будут шариться здесь, их лошадь с добром останется без присмотра, и, погнавшись за двумя зайцами, они могут и награбленное непосильным трудом потерять. Я редко надеялась на то, что люди умнее, чем я о них думаю, обычно я исходила из количества совершенных глупостей. Время словно остановилось, нож начал выскальзывать — так вспотели руки, потом тень за окном осталась одна, затем я услышала, как зацокали копыта, и исчезла вторая тень.
Я выбрала очень странное место, чтобы укрыться или хотя бы переждать какое-то время. Дом, который считается нехорошим, но в который все мечтают зайти. Что будет, если чья-то новая попытка проникнуть сюда окажется успешной? Люсьену, вероятно, не тронут, один ушедший отсюда живым обнадеживал, но смущали те, кто остался здесь насовсем…
Я вернулась в кухню, опустошила и забрала мешок, не глядя на покойников, потому что бояться мертвых — последнее дело, когда кругом так много живых, затем прошла дальше по коридорчику. Окна с этой стороны дома были годны только для мыши, даже если я смогу забраться под потолок, я в них не пролезу. Но в последней комнатке мне повезло: узко, конечно, но не настолько, чтобы я в своем новом теле не смогла протиснуться.
Окошко выходило в очередной тесный переулок. Прямо над моей головой был, разумеется, балкончик, под ногами — то, что с него регулярно падало. Я даже не стала очищать туфли, прижала к себе мешок так, чтобы скрыть от посторонних взглядов ножи, и выглянула на улицу. Теперь — найти убежище Роша, а уж дом Лазаря отыщут и без меня.
Уже готовясь выйти на всеобщее обозрение, я отступила, встряхнула мешок и аккуратно его сложила. Меньше вопросов: я еще ничего не награбила, я только ищу, чем поживиться.
Я так и прошла до того места, где встретилась с теми тремя, двое из которых уже мертвы. Я миновала две группы мародеров — одни выкатывали какие-то бочки, скорее всего, пустые, и азартно потирали руки, вторая группа грузила на телегу без лошади мебель, и хотя у меня было крайне слабое представление о старинных видах транспорта, то, как телега перекосилась, подсказало, что с места целой она не тронется. Третья группа меня заприметила.
— Эй, ты! — Я ждала окрик, и потому не ускорила и не замедлила шаг. — Эй, глухой, что ли? Куда идешь?
— Куда иду, там меня нет, — огрызнулась я. — Не лезь, иначе нам обоим навешают.
Парень, который ко мне приблизился, был выше меня на две головы и раза в три шире, и вид у него был простецкий и раздраженный.
— Кто это тут такой важный, а? — он растянул в улыбке практически беззубый рот, и я вспомнила, что стоматология в эти времена не могла похвастаться успехами. Но, может, зубы он растерял и в драке.
