на третьем курсе этого не проходят. Впрочем, дважды просить историка рассказать о прошлом не нужно. Сидя у очага в долгожданном тепле и с тарелкой горячей похлебки в руках, она устроилась поудобнее и приступила к рассказу:
— Еще лет шестьдесят назад, эти земли принадлежали Ханству, что правил свободными племенами кочевников. Империя, желая расширить власть, напала на восточных соседей и Мандагар пришёл в эти земли под видом спасителя. Выбив Империю, Мандагар не ушёл. Степь была ослаблена войной и разрознена, Великого Хана убили, а за ним и всех его сыновей. Осталась лишь дочь, моя бабушка. Ей пришлось согласиться на брак с дедушкой, младшим сыном тогдашнего Царя, чтобы остановить кровопролитие. С тех пор Верестаг принадлежит Мандагару, но это не значит, что Степь покорилась. Степняки — гордый народ, им не нравится, что их обычаями и культурой пренебрегают, пытаясь навязать веру в триединую церковь.
— Складно стелешь, Соколица, — вдруг раздалось над самым ухом.
Подпрыгнув от неожиданности, они обернулись. Старуха сидела в углу так тихо и неподвижно, что Ниоба всё это время принимала её за груду шкур и тряпья. Смерив их взглядом, старуха осталась довольна произведённым эффектом и продолжила шитьё. Говорила она на смеси мандагарского и имперского, глотая окончания и неправильно склоняя слова.
— Только забываешь упомянуть, что они губят народ, развращают, сбивают с Пути, — она покосилась на девушек. — Вот и ты, Серебряная Соколица, полжизни летала под чужим небом, чтобы вернуться на закате.
«У всех старух в какой-то момент от старости открывается третий глаз, и они начинают знать то, о чём им знать не положено?» — с раздражением подумала Ниоба.
— Как вы узнали?! — ахнула Тишина, ничуть не испугавшись странных речей полоумной бабки.
— Как не узнать? Батый решил вернуть кровь Великого Хана в Степь, обручившись с княжной, но та оказалась пуста. Она выросла в клетке, никогда не летала, её крылья подрезаны, а разум извращён. Она боится неба, и Степь отвергает её.
— На гербе Великого Хана, отца моей бабушки, был сокол, — пояснила Ниоба, с недоверием глядя на старуху. — А дедушку называли серебряным царевичем, он обнаружил серебро в Верестаге и организовал его добычу.
— Серебры её крылья, да обагрены они кровью.
«Что-то я уже не рада, что встретила людей, — подумала Ниоба. — Могли бы и дальше идти по степи. В конце концов, пращой набить дичи…»
Стадо возвращалось домой. Свистом и щелчками плетей мужчины загнали коров в загон. Коровы оказались мельче тех, что она видела в Кондоме, но при этом шерсть длиннее, и рога изогнуты иначе.
Вся семья собралась вокруг чана с кашей, а гостьям выдали по плашке, куда щедрой рукой навалили желтоватой крупы с зеленью и кусочками вяленого мяса. Варево горячее, пряное от трав и острое. Ниоба с трудом удержалась, чтобы не скривиться. Она предпочла бы обойтись молоком, в идеале козьим, и хлебом. Даже голод не заставил бы её съесть это.
Бабка пристально посмотрела на неё, и девушка сунула ложку варева в рот. По каким-то своим причинам старуха решила утаить истинное значение её фамилии от домочадцев. Давать ей повод изменить своё решение Ниоба не хотела.
Тиш толкнула её в бок, привлекая внимание:
— Спроси их про следы.
— Следы?
Заметив перешёптывание, на них стали коситься.
— Следы у палатки в первую ночь.
Перемешивая варево в тарелке, Ниоба рассказала о следах босых ног, что они обнаружили. Рассказ произвёл неожиданное впечатление. В юрте стало тихо. Некомфортно тихо.
— Степь уберегла вас, — ответила старуха раньше, чем кто-то успел что-то сказать, и остальные заметно расслабились.
— Так что это было? Нам не показалось?
— Царские породили зло, и оно бродит по Степи, не щадит никого, — туманно отозвалась старуха, а остальные уставились в тарелки.
— Так что это было? — продолжала вопрошать Ниоба.
— Никто не знает, — отозвался один из мужчин. — Никто не видел их, а кто видел — ушёл с ними.
— Не стоит поминать нечистых на ночь глядя, — хмуро оборвал его глава семьи. — Расскажите лучше о своих путешествиях.
Напряжение ушло не сразу, но еда и тепло сделали своё дело, и разомлев, все с любопытством слушали рассказы Ниобы. Наибольший интерес они проявили не к Кондоме с университетами, Академией и библиотеками, а к горам. После выпускного Ниоба сбежала в горы и провела там так много времени, что многие знакомые стали думать, что она уже не вернётся.
Она была рада вспомнить то славное время. Когда после тяжёлого и долгого подъёма падаешь на мелкую жёсткую траву, а под ногами плывут облака. Перед тобой в синей дымке простираются горы, слишком низкие, чтобы обзавестись снежными шапками. Целый мир лежал у её ног. Разве можно подобное забыть?
Перед тем как все разбрелись спать, Ниоба по просьбе Тишины спела. Она опасалась, что без Таланта её голос окажется недостаточно хорош. Холодный воздух и отсутствие практики, с толковым наставником, не идут на пользу связкам. Но голос не подвёл. Едва подхватив мелодию, она позволила песне увести себя далеко от юрты, Степи, холода, проблем и смерти. Туда, где даже Луна не смогла бы до неё дотянуться.
Пастухи заверили, что не видели одинокого путника, что шёл за девушками.
Утром их отвезли на станцию. После долгого пути через степь и ночи на шкурах Тиш вся чесалась. Пришлось немного пересмотреть свои планы и посетить местную баню.
— А мне здесь нравится, — разглядывая себя в крохотное карманное зеркальце, Тиш наблюдала, как Ниоба наносит разведённую хну на её отросшие волосы. — Домики красивые, все эти резные украшения. Всё чистенькое, побеленное.
Ниоба улыбнулась. Мандагар принёс на земли Великой Степи не только своё верование, но и много дерева. Насадили заградительные линии от ветра, рощи вдоль рек, чтобы укрепить берега, разбили сады, а дальше природа справилась сама. В Верестаге, особенно вблизи степи, не встретить деревьев старше сорока лет, но и тех достаточно, чтобы начать обживаться.
Мандагарцы, в отличие от степняков, народ оседлый, потому, приехав на новое место, немедля начали его облагораживать, согласно собственным понятиям о красоте. Вокруг бани, что представляла собой барак с огороженной территорией пруда на заднем дворе, тянулись к небу алые георгины и золотые зонтики рудбекии, делая даже самый пасмурный день немного ярче.
Здесь идолов вырезали из дерева и украшали ими дома. Триединая церковь отрицала существование духов и мелких божков. На коньки в виде лошадиных голов, смотрящих в разные стороны, фигуры животных на наличниках, то и дело появлявшихся на домах, триединая церковь смотрела сквозь пальцы. Предпочитая счесть это
