наших вещей, которых итак мало.
Старик шипел, и его скрежещущий голос раздавался среди деревьев, приумножаясь эхом. Я смотрела на Норда и не могла поверить, так сильно он сейчас изменился: суровый, страшный, пышущий какой-то потусторонней силой.
Упырь стоял чуть поодаль, и его руки шевелились, то приближаясь, то отдаляясь. Он смотрел на нас, но не двигался с места, а Форг с восторгом, приоткрыв рот, наблюдал за порождением темных колдунов. Он даже потянулся, чтобы подойти, когда Норд огрел его по плечу посохом.
— Ну! — гаркнул он так, что мы мигом очнулись и ринулись по тропе вперед, утягивая за нами лошадей, навьюченных поклажей. Норд замыкал шествие, продолжая оглядываться на упыря, так и не сдвинувшегося с места. Узкое лицо существа, похожее на древесную кору, отделившуюся от ствола, пошло рябью, когда я в очередной раз оглянулась и посмотрела на него. Упырь издал булькающий утробный вой, мигнул глазами и мягко осел на землю, превратившись в кучу листьев.
— Восторг! — прошептал Форг, запустив в волосы пальцы и взбив кудри в кипучую гриву. — Чтоб мне сдохнуть здесь и сейчас, никогда не видел ничего более впечатляющего. А ты, Розали?
Я пожала плечами.
«Что я? — хотелось мне ответить, но язык никак не слушался, онемев от ужаса. — Я всего лишь попрощалась с жизнью, ведь упыри те еще твари, способные выпивать кровь до последней капли!»
— Струсила, — рассмеялся он, отчего Норд в очередной раз шикнул и замахнулся на мальца палкой. — Струсила, Розали, — прошептал Форг и показал мне язык, а я только глаза закатила.
— Ой, замолчи, — прошипела ему в спину, желая догнать и пнуть, как следует. Вот только ноги до сих пор не слушались, норовя запутаться в корнях деревьев.
Через пару часов мы остановились на привал, а Смертельное ущелье замаячило гребнем горы и редеющим лесом. Поляна, на которой Норд распрягал лошадей, ничем примечательным не выделялась, но здесь жизнь как бы вымерла. Ни птица не крикнет, ни зверье в траве не прошмыгнет. Гиблое место, что ни говори.
В воздухе запахло паленым, и я настороженно заозиралась.
— Форг, ты балуешь? — спросил сурово старик, и мы заметили, как парнишка сбросил на землю последний тюк с лошади и удивленно обернулся на нас. Его ладони, грязные и замызганные, оказались заняты поклажей, но в воздухе продолжал нарастать запах гари.
— Что еще? — заволновался он, и мы сбились в кучу, невольно прижавшись спина к спине. Плечи Форга подрагивали, я и сама тряслась, проклиная тот день, когда надо мной в небе завис темный эльф. Если бы не встреча с этим таинственным существом, сидела бы я сейчас дома в кругу сестер, попивала чай с диким медом, слушала байки Марго, которая языком молола, что новая метла, и тосковала по Люциану. А что теперь? Правильно говорит Форг, за каждым поворотом новая беда.
Лошади стояли распряженные и, когда в воздухе раздался пронзительный жуткий вой, они дернули с места, только мы их и видели. Я даже глазом не успела моргнуть, как наши животные скрылись среди деревьев.
— Дерьмо! — выругался зло Норд, стукнув посохом о землю. — Стойте и не шевелитесь. Видимо, нас специально запугивают, чтобы мы не шли в ущелье.
— Кто? — с дрожью в голосе спросила я, вспомнив эльфа, нимфетту и упыря. Скажи мне сейчас, что не только они водятся в лесу, я бы и в ягу, и в мару, и в карачуна поверила бы. Вот только из-за деревьев вышло не мифическое существо, а высокий статный мужчина, облаченный в кожаные штаны и жилет на голое тело. На плечи он набросил плащ из дорогого зеленого сукна, явно с чужого плеча, а на лицо повязал платок, закрывающий все, кроме глаз, но я бы узнала его, будь он хоть трижды закутан в одежды.
— Люциан, — прошептала я, падая на колени и прижимая ко рту ладонь, чтобы позорно не разрыдаться. Из глаз побежали слезы, но я все смотрела и смотрела, не веря в то, что вижу старшего брата.
Вот он удивленно вскидывает темные брови, делает неровный шаг, останавливается и трясет головой. За его спиной появляется еще один мужчина, тощий, как жердь, и кривой. Шрам, перечеркнувший пол лица, ужасно искажает черты. Еще кто-то выходит из-за деревьев с факелами в руках. Их целая толпа, даже грязные и оборванные детишки видны.
— Разбойники, — прошептал Норд, но я ничего не видела и не слышала. Меня не страшил жуткий вой, источник которого рвался с привязи из рук охотников. Волколаки, прирученное дикое зверье с подпаленной шкурой и ощеренными пастями, натягивали поводки и издавали леденящие кровь звуки. Только вот я видела лишь Люциана, который гордо распрямил плечи, сверкнул темным взглядом, стянул с лица платок и улыбнулся. По-доброму улыбнулся, как когда-то в кузне.
— Мелкая, — прохрипел он басом, от которого у меня изо рта вырвался вой похлеще, чем у волколаков. За пеленой слез я не видела, что творится вокруг, но ропот меня не смущал. Вскочив на ноги, я уже неслась к брату, повиснув на нем и заливая дорогой плащ слезами.
— Люциан, — прошептала я исступленно. — Люциан.
— Ну что ты, мелкая, — грубовато хлопнул он меня по спине, как нашкодившую скотину оттягивая за одежду и ставя перед лицом. Его добрые глаза лучились мягким светом, и я тонула в нем и грелась, как в пламени факелов. — И тебя, значит, изгнали из поселения? Достала ты коэнцев.
— Это они меня, — мотнула я головой, мало что соображая от радости, затопившей меня изнутри и изливавшейся наружу слезами. — Это они меня так достали, что пришлось бежать. Я и Форга прихватила, а Норд нас провожает.
Люциан кивнул на мои слова и прищурил взгляд, а за его спиной я, наконец, четко различила целую толпу оборванцев.
— Кто они? — шепнула я брату.
— Люди, кто еще, — ухмыльнулся он. — Обретаемся мы здесь, как можем, а что еще нам делать? Вот на зиму собрались в степь к кочевникам податься, да на вас натолкнулись. Мы-то к тракту, а вы в ущелье? Что ты забыла мелкая, сгинуть хочешь?
Только вот, пока Люциан говорил, смотрел он не на меня, а на старика, и Норд в ответ зло щурил блеклые глаза, хмурил седые брови и ни одного слова в ответ не проронил.
Я ничего не понимала, только цеплялась за плащ брата. Никакая сила меня бы сейчас от него не оттащила.
— Твоя что ли? — раздался вдруг над ухом насмешливый голос, и я подняла голову, встречаясь глазами с красивым мужчиной, который возвышался над Люцианом на целую голову. Облаченный в странный костюм,
