— Я думаю, — сказала миссис Флауэрс, — мы можем вернуться в пансион сейчас.
— Да, и давайте примем ванну, наконец.
— И последнее, — оглушительный голос Шиничи, казалось, раздавался ото всюду: и с неба, и с земли. — Право же вам понравится следующее, что я готовлю для вас. На вашем месте, я начал бы вести переговоры относительно того звездного шара прямо СЕЙЧАС.
Но его смех был прерван женским возгласом позади него, как будто Мисао потеряла терпение.
— ЭТО ВАМ ПОНРАВИТСЯ! — продолжал орать Шиничи.
Елена испытывала чувства, которые она не могла описать. Это не разочарование. Это была… опустошенность. Из-за того, что, казалось, большую часть своей жизни она искала Стефана. Но теперь она вернула его, и он находился в безопасности и чистоте, (он принял долгую ванну, она настояла, чтобы помыть его губкой и пемзой, а затем он принял душ и довольно тесный душ с ней).
Его волосы стали мягкими и темными, и сохли немного дольше, чем обычно. Раньше у него не было сил для такой ерунды, как подстригать и мыть волосы. Елена поняла это. И теперь… поблизости не было стражей или китцунов, чтобы шпионить за ними. Им нечего было скрывать друг от друга. Они от души игрались, брызгая друг на друга, Елена всегда следила, чтобы ее ноги не скользили, и она была готова поддержать высокого Стефана.
Но они не могли быть игривыми сейчас. Распылитель душа был очень полезен, он скрывал слезы, которые текли по щекам Елены. Она могла, ах, боже мой, почувствовать каждое его ребро. Он был просто кожа, да кости, ее прекрасный Стефан, но его зеленые глаза были живыми и блестящими и светились от радости на его бледном лице. После того, как они оделись на ночь, они некоторое время просто сидели на кровати.
Наедине, чувствуя дыхание, Стефан привык, что в последнее время вокруг всегда много людей, что он постоянно недоедал, теперь они оба чувствовали тепло друг друга… и даже этого было много. Затем Стефан нащупал руку Елены, поймал ее, держа обеими руками, чувствуя некоторое недоумение. Елена сглотнула несколько раз, пытаясь начать разговор, чувствуя, что она практически излучает счастье.
«Ох, мне больше ничего и не надо», — подумала она, хотя знала, что скоро ей захочется поговорить, обнять, поцеловать и покормить Стефана. Но если бы у нее кто-либо спросил: достаточно ли ей именно этого: сидеть вместе, общаясь на ощупь и просто любить; она бы приняла это. Прежде чем она поняла это, она сказала слова, которые пришли, как пузырьки из патоки, только эти пузырьки были из ее души.
— Я думала, что потеряла тебя на этот раз. Что я побеждала так много, что в этот раз это произошло, с целью проучить тебя и меня…
Стефан по-прежнему с интересом склонился над ее рукой и старательно целовал каждый ее палец.
— Ты называешь победой смерть от боли и солнечного света, чтобы спасти мою бестолковую жизнь и моего еще более бестолкового брата?
— Я называю это лучшим призом за победу, — признала Елена. — Каждый раз, когда мы оказываемся вместе, мы выигрываем. В любой момент, даже в том подземелье…
Стефан поморщился, но Елена закончила свою мысль:
— Даже там смотреть тебе в глаза, сжимать твою руку и знать, что ты смотришь и прикасаешься ко мне, и то, что ты счастлив, это победа в моем понимании.
Стефан поднял на нее глаза. В тусклом свете, зеленый взгляд выглядел темным и таинственным.
— И еще одно, — прошептал он. — Потому что я это я… и потому, что твое достоинство не только в замечательном золотом облаке волос, но аура, это что-то… невообразимое. Несказанное. Вне всяких слов…
Елена подумала, что если они просто посмотрят друг на друга, то утонут во взгляде, но этого не произошло. Взгляд Стефана сорвался, и Елена поняла, что он жаждал ее крови и, что он был недалеко от смерти. Торопливо Елена откинула влажные волосы в сторону от шеи и откинулась назад, зная, что Стефан поймает ее. Он сделал это, и хотя, девушка подняла подбородок, он потянул его вниз рукой, чтобы взглянуть на нее.
— Ты знаешь, как я тебя люблю? — спросил он.
Все его лицо было скрыто за маской сейчас, загадочной и волнующей странной.
— Я не думал, что ты сделаешь это, — прошептал он. — Я смотрел и смотрел, как ты была готова на все, на все, чтобы спасти меня… но я не думаю, что ты понимала, насколько я люблю тебя, Елена…
Дрожь спускалась по ее позвоночнику.
— Тогда лучше показать мне, — прошептала она. — Или я, возможно, не поверю, что ты…
— Я покажу тебе, что я имею в виду, — прошептал Стефан.
Он наклонился, чтобы тихо поцеловать ее. Чувства внутри Елены, что голодающее существо хочет целовать ее, а не приступить сразу к шее, достигли своего предела, так, что она не смогла объяснить ни в мыслях, ни на словах, а только картинкой в голове Стефана, как его рот лежит у нее на шее.
— Пожалуйста, — сказала она. — Ох, Стефан, пожалуйста…
Затем она почувствовала короткую вспышку боли, и Стефан начал пить ее кровь, а ее разум, который трепетал вокруг, подобный птице в светлой комнате, которая теперь увидела свое гнездо и своего друга, достиг, наконец, единства со своим горячо любимым. После этого, не было нужды в такой неудобной вещи, как слова. Они передавали друг другу чистые и ясные, как мерцающие самоцветы, мысли, и Елена наслаждалась тем, что все мысли Стефана были открыты для нее, и ни одна из них не была закрытой или темной, не было булыжников с секретами или закованных плачущих детей…
— Что! — она услышала, как Стефан беззвучно воскликнул. — Ребенок в цепях? Огромный валун? В чьем сознании такое твориться?
Стефан прервался, поняв ответ прежде, чем молниеносная мысль Елены могла сказать ему. Елена почувствовала ясную зеленую волну его жалости, приправленной естественным гневом молодого человека, который прошел все глубины ада, но не запятнал себя черным ядом ненависти брата к брату.
Когда Елена закончила объяснить все, что знала о психическом состоянии Деймона, она сказала:
— А я не знаю что делать!
— Я сделала все, что смогла, Стефан, я-я даже любила его. Я дала ему все, что не принадлежит лишь тебе. Но я не знаю, изменило ли это хоть что-нибудь.
— Он назвал Мэтта «Мэттом» вместо Mutt[35], — прервал ее Стефан.
— Да. Я… заметила это. Я просила его об этом, но, казалось, что это было бесполезно.
— Это имело значение — тебе удалось изменить его. Не многие люди могут.
Елена стиснула его тесных объятьях, но остановилась, обеспокоенная тем, что они были слишком тесными, и взглянула на него. Он улыбнулся и встряхнул головой. Он был уже похож на человека, а не на выжившего из лагеря смертников.
