Так получилось, что он и мне помог, выполнив свою клятву, и условия уговора с Хаманой не нарушил, поскольку меня всё-таки привёл. Все эти богары, конечно, безумно могущественные, но у них хватает ограничений, которые они не могут переступить, и правил, которые обязаны соблюдать. Вот и Хамана попалась на том же. Абсолют её на целое тысячелетие выбросил из нашей Вселенной за нарушенный уговор.
− Зато обходить эти свои ограничения они тоже умеют и правила вертеть, как им вздумается. Боюсь я, что эта Хамана найдёт ещё какую-то лазейку, − скептически морщится моя подруга.
− Может быть. Тем более, что у неё теперь тут главная жрица есть и раса, готовая ей поклоняться. Насколько я понимаю, это даёт богарам какие-то плюшки. Я потом постараюсь разузнать больше. Мы будем готовы.
Слушающий нас А-атон, придвигается ближе, мягко притягивая меня к себе за талию.
От Исы этот жест не укрывается, и она с пониманием улыбается.
− Ну и хорошо, что всё хорошо закончилось. Пойду я сон мальчишек стеречь. Потом всё расскажешь. Когда отдохнёшь.
Кивнув, я наблюдаю, как подруга скрывается в детской. Моя душа тоже туда рвётся. Но я реально не хочу нести к сыновьям всю ту грязь, энергетическую, и не только, которая налипла на мне за сегодня. Не хочу пугать их своими эмоциями, которые мои мальчишки так хорошо ощущают, несмотря на то, что они ашары. И мне попросту безумно хочется смыть прикосновения Хаманы. И всё остальное тоже.
Поэтому, вздохнув, я иду дальше, в спальню. Спиной чувствуя, что А-атон молча следует за мной.
Пока я раздеваюсь, он, как-то испытующе поглядывая на меня, отправляет служанкам приказ приготовить купальню. Наблюдает за мной, когда я помогаю раздеться ему самому − не потому что это моя обязанность, а потому что мне так хочется. Следит за каждым моим движением, будто насмотреться не может.
− Тебе уже легче? – спрашивает, поглаживая мои плечи.
− Немного. Ты… разделишь со мной купание? Я… не хочу одна.
− Разделю, − кивает А-атон.
Благодарно улыбнувшись, я беру его за руку и иду в купальни. А там сразу же захожу в бассейн и, как только муж садится на одну из скамеек, сама забираюсь к нему на руки, прижимаясь всем телом в поисках поддержки. Так и затихаю, ощущая, как мужские руки нежно скользят по моему телу, гладя и разминая сведённые мышцы.
Наверное, проходит около получаса, когда я наконец ощущаю, что напряжение, сковавшее моё тело, меня отпускает. И теперь неспешные, успокаивающие ласки мужа воспринимаются мною всё более чувственно.
А ещё мне безумно хочется выговориться. Как никогда прежде.
− Я очень испугалась сегодня, что потеряю вас. Что она отнимет нас друг у друга, − признаюсь, повернув к мужу голову и прижимаясь лицом к широкой груди. – Все эти видения. В них было столько вариаций, как я остаюсь одна, без вас, без мальчиков.
− Мы бы тебя всё равно нашли, Лина. Чего бы нам это ни стоило. Когда мы говорили, что ни за что от тебя не откажемся, это было предельно серьёзно, − произносит А-атон. – Если хочешь знать, ты сегодня меня тоже заставила почувствовать страх. Когда осталась наедине с Морадом, который мог снова украсть тебя у нас, когда он снова посмел предлагать тебе свободу от нас… Не покидай меня, Лина. Никогда. Я уже слишком хорошо знаю, как больно дышать без тебя. И больше никогда не хочу переживать это. Только, когда ты рядом, я ощущаю себя живым. И чувствую.
− Что ты чувствуешь? − спрашиваю, едва дыша.
− Кажется, это и называют той самой любовью. Но я не уверен… потому что ни одно определение этого слова даже в малой степени не описывает того, что ты заставляешь меня испытывать. Такой огромный спектр разноплановых эмоций, и постоянное желание думать о тебе, видеть тебя, брать твоё тело, говорить с тобой, делать тебе хорошо, заботиться и защищать, держать рядом… я практически пробит. К этому тяжело привыкнуть. Я словно болен тобою. Но при этом ни за что бы не согласился на исцеление. Впрочем, на одержимость это тоже похоже… − задумчиво поджимает губы А-атон, явно пытаясь подобрать наиболее точную характеристику.
О боже… боже… он сказал. Я уже знала. Чувствовала. Верила. Но как же мне хотелось услышать.
К чёрту подачу. Главное ведь смысл.
− Я тоже тебя люблю, − выпаливаю, взяв его лицо в ладони. И поспешно целую замершего в удивлении мужа. – Очень люблю.
Его оцепенение длится недолго. Уже в следующую секунду А-атон полностью перехватывает инициативу, с рычанием вгрызаясь в мой рот столь жадным поцелуем, что сразу становится понятным, как сильно он сдерживался. Кажется, что меня хотят поглотить целиком, выпить до дна. Впрочем, я хочу его не меньше. Хочу отдаться. Забыться в любимых руках. Выжечь из памяти страх невосполнимой потери.
Не прекращая наш безумный поцелуй, я поспешно изворачиваюсь и сажусь уже верхом на него. Зарываюсь пальцами в шелковистые волосы, потираюсь грудью об мужскую грудь, а промежностью скольжу по твёрдому стволу. А-атон сжимает мою талию, поднимая. В лоно упирается широкая твёрдая головка. Миг, и я лечу вниз, в пропасть, расцвеченную яркими всполохами разгорающегося вожделения.
И реальность, в которой я сегодня чуть не потеряла тех кого всем сердцем люблю, полностью стирается из моей головы безудержной страстью, захватившей нас обоих.
(утро следующего дня)
− Мам, а когда Арая выберется из твоего животика? – спрашивает трёхлетний Рэй, поднимая на меня свой любознательный взгляд. Но ладошками продолжает «прислушиваться» к тому, что творит их сестричка в своём уютном «домике».
− Папа сказал, что через четыре месяца, − с умным видом сообщает Эш. Для которого папа, естественно, самый главный эксперт во всех вопросах.
− Долго, − тянет, как всегда, нетерпеливый Рэй. – А мы столько же в твоём животике сидели? – снова пытливо смотрит он на меня.
− Да. Только вас там было двое и вам было намного теснее, − улыбаюсь, прищурив один глаз. − И вы постоянно дрались, отчего я себя очень странно чувствовала.
У сыновей потрясённо вытягиваются лица, они синхронно смотрят на мой живот, представляя, как это они могли там вдвоём поместиться. Видимо, представить им такое сложно. Ониксовые глаза становятся совсем огромными. Рэй открывает рот, чтобы ещё что-то спросить…
И я внезапно чувствую, как меня кто-то переворачивает на спину, вырывая из столь сладкого и приятного сна. Чьи-то горячие губы сминают мою грудь, сжимают сосок, оттягивая,
