Ольга оглядела их всех и подавила довольную улыбку. Стала думать, что с ней это все уже было недавно: такие же переговоры, да и съехались они почти на том же месте, где в прошлый раз.
— Вот, решила переговорить с вами, почтенные, — обратилась она к послам. — Уже зима на подходе, Морена вступает в силу. Неужто думаете опять принести ей жертвы и снова колдовать? Или не поняли, что мы сильнее ваших чар? Уж сколько их насылали, а вот же мы, ничего нам не сделалось.
Ни один из них не ответил, ждали, что еще княгиня скажет. Она и говорила: мол, до чего рассчитываете досидеться? Ведь многие древлянские земли уже признали заново власть Руси, и ничего им дурного не сделалось. Живут, квасят капусту, охотятся, да греются у очагов, рассказывая детям страшилки. Искоростень же остался в кольце осады, он обречен, если его жители не сдадутся.
Один из бояр все же решился ей ответить:
— Мы бы рады были пойти с тобой на сговор, княгиня, да только ты ведь не успокоишься, покуда не отомстишь нам за мужа своего.
Увечный длинноусый воевода тоже подал голос:
— Ты злобная сука, которая пришла нам мстить за своего кобеля. И мы тебе не верим!
Ишь, догадливый, отметил Свенельд. И покосился на Ольгу: что ответит на оскорбление? Понимал, что сейчас у Ольги появился повод сорвать переговоры, как и ранее хотела, но вон, держится даже спокойно.
— А если мы все же столкуемся? — молвила. — Если вы примете мои условия и я отведу рать? Если мои люди, как и ранее, разъедутся в полюдье по древлянской земле?
Они выглядели озадаченными. Правда, вон, Мокей склонил голову, так что стала видна только клыкастая волчья пасть вместо лица, но все равно Свенельд был готов поклясться, что тот еле сдержал улыбку. И неожиданно Свенельд понял, что такие, как этот парень, никогда не смирятся, что и смирение древлян будет просто уловкой, а на самом деле война продлится еще долго, и даже обговоренное сейчас полюдье станет жестоким и кровавым. От этого возникло ощущение грусти… хотя в последнее время грусть и так не покидала Свенельда. Он понимал, что это просто следствие душевного перелома, которое он никак не может преодолеть. А тут решать судьбы целых племен надо. И если опять война… Что ж, может, и права Ольга, настаивая на жестокой расправе с древлянами, чтобы сделать их не одним из равных племен Руси, а полностью подчиненным, обескровленным, поставленным на колени? Пока совсем не исчезнет их имя, а земля станет просто одной из русских земель, где уже никто не посмеет называть себя древлянами.
Ему нехорошо стало от этой мысли.
Ольга заговорила спокойно:
— Я считаю, что уже достаточно отомстила за своего мужа Игоря. Первый и второй разы, когда ваши послы были принесены откупной жертвой в Киеве, третий раз, когда я справила тризну о нем. И эта война… Разве мало нашей и вашей крови пролито? Больше я не хочу мстить.
Свенельд ушам своим не поверил, даже дыхание задержал, дивясь подобному смирению в голосе княгини.
Древляне тоже выглядели удивленными. Один из бояр заулыбался, оглянулся на своих спутников. Только Мокей, как и ранее, сидел ссутулившись, заслоняясь своей волчьей личиной.
Ольга продолжила:
— Вот что я вам скажу, почтенные: мстить больше не стану. Хочу, чтобы все было, как и ранее. Поэтому установлю дань… небольшую. Откупитесь только тем, что сможете дать.
Мокей не двигался, иные озирались. Теперь они начали улыбаться, даже увечный воевода посветлел лицом. Именно он и сказал:
— Что хочешь от нас? Мы рады дать тебе и меду и мехов.
— Нет у вас теперь ни меда, ни мехов, — резко, как отрубая, взмахнула рукой Ольга. — Ничего нет. Поэтому попрошу как дань только птиц, каких возложу на алтари помогавших мне богов. Так что пусть из Искоростеня мне пришлют по три голубя и по три воробья от каждого двора. Ну что таращитесь? Такова моя милость вам. Я ведь не желаю разорить вас окончательно, как муж мой того хотел. И считаю разумным, чтобы вы и в дальнейшем богатели да могли полюдников моих содержать. Поэтому и возьму меньше, чем при Игоре брали. А не послушаетесь — изнемогать останетесь, пока не подохнете с голоду. И в этом мое последнее слово.
Повисла напряженная долгая минута. Свенельд оглянулся на Ольгину свиту. Асмунд, Претич, ярл Кари — все они выглядели ошеломленными. На кой ляд им столько птиц? В стрельбе из луков, что ли, упражняться? Ну уж точно — не на алтари возлагать.
И Свенельд понял, что Ольга лжет. Замыслила что-то… что Малфрида ей насоветовала.
Но древляне уже согласились. Они сказали, что нескольких дней им вполне хватит, чтобы собрать названную дань, что всем миром птичью ловлю устроят. Понятное дело, им тоже не терпится поскорее покончить со всем этим. А затем они выставят за ворота корзины с собранными птицами — как знак своей доброй воли и признание мира.
— Добро, — кивнула Ольга. — Но учтите: пока я не получу обещанное, пока не совершу жертвоприношение, мои рати будут удерживать осаду.
Она резко развернула коня и поскакала назад. Разлетались полы плаща, мелькала меховая опушка.
Свенельд рассчитывал переговорить с Ольгой в стане, но она избегала его. Даже когда все воеводы явились и стали требовать пояснений, она вдруг проявила решительность и просила только одного: чтобы в кои-то веки не она их выслушивала, а они ей доверились. А еще приказала зачем-то осмолить каждый трут или тесемку, какая найдется; пусть еще разрежут на полосы тряпье и ветошь, какую раздобудут, и тоже осмолят, чтобы горело хорошо, если поджечь. А еще повелела воинам не беречь запасы, а наесться всем от пуза, чтобы силы были. По всему выходило, что будет бой. И бой решающий.
Что произойдет нечто необычное — и так ясно. Однако никто не задавал вопросов, видя, как на помощь Ольге рьяно кинулась Малфрида. В своем алом покрывале с накинутой на плечи лисьей накидкой она внимательно осматривала каждый трут, каждую тряпицу. Еще велела, чтобы за градом следили как никогда, дабы ни один древлянский лазутчик не прознал, что у русичей происходит.
Свенельд столкнулся с Малфридой у одного из костров, на котором разогревали смолу. Сказал:
— Ты, конечно, хитра, но учти — птицы не полетят обратно к гнезду, если гореть станут.
— Много ты понимаешь в птицах, посадник, — его жена блеснула зубами в усмешке. И уже куда серьезнее добавила: — Я прикажу — полетят.
Он уловил потаенный желтый отблеск в ее глазах, заметил, как вьется выбивавшаяся из-под покрывала тонкая волнистая прядь — будто ветром невидимым развевается. Да и от самой Малфриды будто веяло жаром. И хороша была необыкновенно… да только его оторопь брала от ее негаданной и пленяющей красы.
