было опасно. Мне нужно было быть осторожной. Мне нужно было считать свои танцевальные шаги.
Ты подарил мне подарки, превосходящие мое воображение. Я бы никогда…
Боль вспыхнула на краю моего зрения, выбив дыхание из легких. Мои пальцы сжались в кулаки, сжимая белье.
Оно врезалась в мои мысли, ярость пронеслась по задней части моего черепа, заливая мой язык острой болью разбитого сердца.
Все, о чем я могла думать, это воспоминания Макса. Его воспоминания о Решайе, о том дне, когда оно отняло у него все.
Все, о чем я могла думать, — это все, что я потеряла, здесь, на простынях, еще теплых от всего, что было мне дорого.
И в панике я бросила в него единственное, что могла предложить. То, чего он хотел больше всего. То, что я всегда продавала в обмен на безопасность себя или людей, о которых заботилась:
Я люблю тебя. Я люблю тебя, Решайе.
Один ужасный момент. Пальцы на коже, снова, снова, снова, снова.
{Ты не можешь мне лгать}, - шипело оно погружаясь в тишину, как волна, отступающая от берега, не оставляя после себя ничего, кроме покрытых шрамами остатков своей ярости.
Я нуждаюсь в тебе! Я плакала.
Сыро. Честно. Самую уродливую правду из всех.
Но к тому времени все прошло.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
Тисана.
Моя встреча с Решайе эхом отдавалась в моей голове еще долго после восхода солнца. Она погрузилась в полную тишину, настолько неподвижную, что я могла только предположить, что она все еще восстанавливается после прошедшего дня, но это не означало, что она все еще не нависала над каждой моей мыслью.
Я чувствовала себя больной.
Особенно когда я вышла из палатки под резким светом рассвета и увидела Макса впервые с тех пор, как между нами все изменилось. Он остановился на месте и просто уставился на меня, каким-то образом умудряясь выглядеть серьезным, несмотря на крошечную неохотную улыбку на левой стороне рта, и у меня сжалась грудь, и все, о чем я могла думать, это о вкусе его кожи.
Но только на долю секунды.
А потом мои мысли обратились к Решайе и его ревности. Я ненавидела то, что его ярость и его отсутствие пугали меня одинаково. И прежде всего, я ненавидела то, как эта ярость вцепилась в Макса.
Эгоистка. Я была такой эгоисткой. Потому что если Решайе причинило ему боль из-за меня — если оно причинило ему боль моими руками…
Я успела лишь слабо улыбнуться Максу, прежде чем приступить к подготовке к этому дню. Мы собрали лагерь ранним утром, и хотя они боялись меня, я должна была направить людей, которых мы вызволили. В конце концов, мы с Зеритом были единственными, кто говорил на Терени, а акцент Зерита был гораздо хуже, чем я помнила.
На полпути этого процесса Макс в короткий момент затишья схватил меня и потянул за одну из оставшихся палаток. Его рука осталась на моей руке, большой палец провел по ней в намеке на ласку. Он смотрел на меня с озабоченной морщинкой между бровями.
— Что случилось?
— Ничего не случилось.
— Не опекай меня. — морщинка углубилась, и он заколебался, прежде чем спросить:
— Это… у тебя есть сомнения по поводу…
— Нет, — быстро сказала я. — Нет, никогда.
Он выглядел заметно облегченным, хотя только на мгновение.
— Тогда что?
Я ничего не сказала. Мысль о том, что и он может запятнать то, что произошло между нами, заставляла меня чувствовать себя еще более больной, чем я уже чувствовала. И еще хуже была мысль о том, что Решайе может стать свидетелем моего признания…
— Нужно ли мне начинать гадать? У меня всегда это плохо получалось, но…
Я провела пальцами по своему разуму раз, два, три раза, проверяя, нет ли какой-либо активности, прежде чем понизить голос и прошептать:
— Решайе знает.
Каждый мускул на лице Макса сразу же напрягся.
— Что оно сделало?
— Ничего. Ничего. — я проверила еще раз. Ничего, кроме темноты. — Я не позволю ему ничего сделать.
Хотелось бы мне в это верить.
— Никто из нас не позволит, — сказал Макс.
Я бы хотела, чтобы он в это верил.
Он скользнул руками по моей талии. Я хотела только одного: погрузиться в это тепло, вернуться в прошлую ночь и никогда не возвращаться в реальность.
Вместо этого я лишь с трудом заставила себя встретиться с ним взглядом.
— Послушай меня, Тисана. Я серьезно. Мы контролировали его вчера. Мы будем контролировать его снова. Ты будешь контролировать его снова.
Я не контролировала его вчера.
Я молчала, оставляя свою неуверенность недостойной.
Его руки сжались вокруг меня, дыхание коснулось моего уха.
— Мы вошли вместе, и мы выйдем вместе.
Он пытался убедить себя, я знала, его отчаяние просто маскировалось под уверенность. У меня болела грудь. Моя рука скользнула к его плечу, и я почувствовала сквозь рубашку рельефную текстуру шрама, который я ему нанесла. Всего лишь царапина по сравнению с тем, что я могла сделать.
Если Решайе придет за ним, используя мои руки, мое тело, позволит ли он это сделать?
— Ты дал мне обещание прошлой ночью, — задыхалась я. — Мне нужно, чтобы ты его сдержал. Чего бы это ни потребовало.
И прежде чем он смог сказать что-то еще, я притянула его к себе и подарила ему один долгий, крепкий поцелуй.
Затем я отстранилась и вернулась к приготовлениям, не сказав больше ни слова.
***
Подготовка шла полным ходом, и прошло несколько часов — часов мучительных сомнений, — когда Зерит позвал меня из другого конца лагеря. Когда мы оказались вне пределов слышимости остальных, он слишком непринужденно сообщил мне, что вернется в Ара вместе с беженцами.
Мое сердце упало.
— Почему? — спросила я резче, чем намеревалась.
— Кто-то должен их
