глядя на Ветрова, но чувствовала, как его рука каменеет на ее плече.
— И к чему ты ведешь? — сухо спросил он.
— Ни к чему. Просто удивляюсь тому, что и мне нравится жить с тобой. Я бы скорее всего спятила, если бы тебя не было рядом все это время.
Как ни странно, это вовсе не успокоило Ветрова.
— Это же не какой-то синдром, когда невольно привязываешься к человеку, охранявшему тебя долгое время? — подозрительно спросил он.
— Люди называют это благодарностью, — засмеялась Люся. — Пашка, ну что ты такой параноик!
— Это потому, что ты не ярилка, — объяснил он, а Люся от такой наглости подпрыгнула на месте.
— И что это значит? — рассерженной змеюкой прошипела она.
Ветров опять ухмылялся.
Окончательно сбросил напряжение.
Вернулся к своей беспардонной вальяжности.
— С ярилками все просто, — развалившись на стуле, принялся разглагольствовать он, — ты знаешь, чего они хотят. Они знают, чего хочешь ты. Никаких недомолвок.
— Ты понимаешь, что говоришь во множественном числе? — нахмурилась Люся. — Как будто речь идет о каких-то безликих женщинах.
— Ты собираешься выступить за права ярилок?
— Нет, — вспомнив о сестре, решила Люся. — Черт с ними.
Ветров тихо засмеялся.
— Я обещал себе завязать. Ну, с бессмысленным сексом, — шепнул он удивительно интимно, согревая ее ухо кофейным дыханием. — Ты и сам становишься бессмысленным после него. Такой весь удовлетворенный и неудовлетворенный тоже. Вроде как было хорошо, а вроде как через двадцать минут и не помнишь об этом.
— Ну, секс — это же не таблица умножения, чтобы запоминать его, — у Люси выступили мурашки от этого шепота, и сразу же захотелось вернуться в родную постель. С Пашей, разумеется. А разговаривать о ветровском прошлом и всяких ярилках не хотелось совершенно. Но она сидела, пригревшись в его руках, и слушала.
— Наверное, это возраст, — и он снова обдал дыханием ее ухо, а потом — шею. Хорошо, что в пекарне было пусто и никто не смотрел на как, они тут тискаются. — Ты начинаешь искать смысл.
— Смысл в сексе? — о чем они вообще тут говорят. — Паш, ты в целом как? Нормально? Не слишком усложняешь?
— Вот об этом я и говорю, — рассердился он на пустом месте. — Это ты слишком все упрощаешь. Тебе нравится жить со мной — и все. Живи, Пашенька, о чем тут думать.
Люся изумленно отодвинулась, чтобы посмотреть на него.
— А о чем тут думать? — уточнила она непонимающе.
Он закатил глаза.
— О том, как ты ко мне относишься, предположим. Я часто задаю себе этот вопрос.
— Почему ты задаешь его себе? — мурлыкнула Люся. — Задай его мне.
Паша был раздраженным и милым. Странное сочетание, но у него выходило.
Трогательным таким.
Как пятнадцатилетка на первом свидании.
— Хорошо, — обреченно произнес он. — Как ты ко мне относишься, Люся?
— Нормально, — ответила она и расхохоталась, увидев вспышку бешенства в его глазах. Никогда раньше ей не доставляло такого удовольствия доводить живых людей.
Отношения должны быть приятными!
Или полезными!
А не вот эти игрища.
Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто на них не таращится, Люся торопливо поцеловала его.
— Я с тобой, Паш, — сказала она, глядя прямо ему в глаза. — И я никуда не денусь. Не выставлю тебя за порог с чемоданом и не поеду сажать абрикосы. А хочешь, расскажу стыдное? Недавно я слушала, как ты сопишь во сне, и мне было так хорошо.
— Нет, это ненормально, — умиротворенно выдохнул он. — Ты точно чокнутая. Кто радуется чужому сопению?
— Ты никогда не смотришь на меня, когда я сплю?
— Никогда, — заверил он ее почти серьезно. Но уголки губ предательски подрагивали. — Я же совершенно нормальный человек. К тому же ты спишь всегда одинаково — звездой. Руки-ноги раскинуты в разные стороны, а мне приходится ютиться с краю.
— Неправда, — неуверенно возразила Люся.
— Ты даже во сне звезда. Человек, который привык притягивать к себе внимание. Что было сначала: курица или яйцо? Ты стала такой, потому что создала портал? Или ты создала портал, потому что всегда любила быть в центре внимания? Мне нравится твоя самоуверенность, Люсь. Мне нравится твоя готовность к схватке — с кем угодно, когда угодно. И мне даже нравится, что постоянно приходится конкурировать с сюжетами, героями, идеями, расследованиями, которыми забита твоя голова. Это добавляет азарта. Но мне не нравится, что тебе становится плохо из-за меня. И еще как ты все упрощаешь.
— Ничего себе, — пробормотала Люся, изрядно впечатленная этим монологом. Теперь ей тоже надо произнести что-то в таком духе? — Я не упрощаю, Паш, просто не люблю говорить очевидные вещи. Мы вцепились друг в друга, потому что цепляем друг друга. В этом же все дело. Даже в самом начале, когда я все время злилась на тебя. И теперь так же — я реагирую на все, что ты делаешь, остро и сильно. И мне нравится так реагировать. Но дело не только в азарте, хотя да, он точно есть. Еще мне… не знаю, это так банально. Но ты как моя трость, Паш. Я на тебя опираюсь, когда сама не вывожу. Черт, такая пошлость. Почему людям обязательно надо извлекать пользу из ближнего своего?
— Люсь… — он попытался что-то возразить, но она сунула ему в зубы пончик.
— Просто давай жить дальше, — попросила Люся. — А там посмотрим. Вдруг ты найдешь смысл в сексе, а я научусь… не знаю, чему-нибудь. Занимать меньше места на кровати. Попробуем сделать жизнь друг друга лучше, а не хуже.
— Ты самая неромантичная женщина из всех, кого я встречал, — проворчал Ветров, но уже так, для порядка. Он был благодушным и довольным.
— Это потому, — рассудила Люся, — что прежде ты имел дело исключительно с ярилками, а у них сладкая вата вместо мозгов.
На обратной дороге Люся позвонила Николаю Ивановичу Январскому, музейному деду, и предложила ему встретить Новый год с Нинель-звездочкой.
— Ух ты, — воодушевился Николай Иванович. — Но что же ей подарить?
Вот черт!
Еще и подарки!
Несколько недель назад Люся заказала Нине Петровне прекрасный атласный халат, расшитый экзотическими цветами.
Но о Паше она вообще забыла!
