Даже сейчас это мой Матвей, где гарантия, что завтра охотник не заберется в него? Ведь лучший способ подобраться ко мне — использовать близких.
— Но мы ведь… — Он запнулся, потупил взгляд.
Смотреть на растерянное, помятое лицо близкого человека было невыносимо трудно. Но я больше не имела права рисковать. Даже если охотник не станет вселяться в него — черт, я и правда в это верю — он может причинить вред Матвею. А этого я точно не могу допустить!
— Мне нужно позвонить, а затем я уеду, — сказала я и отвернулась. Не смогу смотреть ему в глаза. Не смогу казаться безразличной.
— Куда уедешь?
— Нужно встретиться с другом.
— Сейчас? Какие встречи могут быть в три часа ночи?!
— Прошу, не начинай…
Говорить было трудно, врать — еще труднее.
— Я просто хочу понять, что происходит. Ты же не объясняешь ничего толком! Какие‑то недельные отсутствия, ночные прогулки с друзьями, тайны… Ты не забыла, что носишь моего ребенка?
Эти слова причинили реальную боль. В груди стало горячо — невыносимо, будто в легкие залили кипяток. Я подняла глаза. Как странно, еще вчера Матвей и слушать меня не хотел, а теперь готов придумать оправдание сам. Его лицо красноречиво говорило: останься.
— Ребенка больше нет, — сказала я. Тишина, последовавшая за этими словами, была гробовой. Я слышала его прерывистое дыхание и собственный пульс.
Нужно держаться — что уж сожалеть? Все кончено. Теперь я поняла это явно. Нормальная жизнь, отношения с парнем, мечты о семье. С работы меня, скорее всего, уволят — я же не предупредила об отпуске. Жить негде — после того, как уйду отсюда, ночевать придется на вокзале. Впрочем, там тоже нельзя. Охотник будет искать — я была в этом уверена. Жизнь полетела под откос, и глупо пытаться делать вид, что все в порядке.
— Как… нет? — Матвей неестественно побледнел, отпрянул.
Меня охватило странное оцепенение, даже безразличие. Мир вокруг померк и казался серым, выцветшим.
Я подошла к телефону, достала из кармана визитку Филиппа.
— Очень просто — нет и все. Неделю назад я сделала аборт.
Не стала смотреть ему в глаза. Поняла, что не выдержу. Не стала думать о последствиях — просто сняла трубку и набрала номер.
Через несколько секунд мне ответил сонный голос:
— Слушаю.
— Это Полина, — сказала я. — Можешь меня забрать?
Желтый «Опель» приехал минут через сорок.
Матвей сидел на кровати, обхватив голову руками, и не двигался. Я собрала вещи — их оказалось на удивление мало, и они поместились в большую спортивную сумку. Коллекцию совят я аккуратно сложила в пакет. Черный смотрел на меня укоризненно круглым желтым глазом. Я поставила пакет рядом с сумкой, выдохнула напряжение.
— Я верну ее тебе. Потом, — сказала тихо.
— Не стоит.
Он выпрямился. Напряженное лицо, сжатые в тонкую линию губы, пустые глаза.
«Прости меня, — подумала я. — Прости и будь счастлив».
В прихожей зазвонил телефон, я бросилась отвечать.
— Выходи.
Коротко и ясно. Филипп приехал, нужно спускаться. Я не знала, что будет завтра, но почему‑то чувствовала: я поступаю правильно. Возможно, потом, когда опасность уйдет, смогу вновь увидеть Матвея, все объяснить.
Нет, объяснить точно не смогу. Тем более, когда самолично сожгла все мосты…
Матвей молчал. Я думала, он будет задавать вопросы, злиться, кричать. Молчание убивало, делало только хуже. Но, наверное, так и должно быть — гнетущая тишина в ответ на ложь о предательстве. Впрочем, такая ли это ложь? Мысленно я предавала его в своих снах, отдаваясь другому, теряя рассудок от его прикосновений. Мысленно, не физически. Но все же.
Я подняла тяжелую сумку, забросила на плечо, в руку взяла пакет.
— Прощай, — прошептала и решительно покинула комнату.
Уже у самой двери услышала брошенную вдогонку фразу:
— Ненавижу тебя.
— Знаю, — ответила я и вышла в ночь.
Квартира Филиппа располагалась в центре — двухкомнатная хрущевка, не особо просторная, но уютная. Светлые обои в цветочек, обклеенные пленкой — самоклейкой межкомнатные двери, немецкое трюмо с витиеватыми выпуклыми рисунками на дверцах и мутным зеркалом.
Филипп внес мои вещи в спальню, поставил у кровати. Атмосфера уютная. Мебели немного: тумбочка из того же гарнитура, что и трюмо в прихожей, высокий шкаф. На полу — светлый, слегка затертый ковер.
— Пока поживешь тут, — сказал Филипп. — Ты использовала жидкость?
Я кивнула.
— Охотник вселился в парня моей подруги. Я выплеснула содержимое пузырька ему в лицо, а потом сбежала.
— Молодец. По идее теперь он должен потерять след. Но я не стал бы рисковать и выходить на улицу некоторое время — охотник видел тебя и наверняка запомнил внешность.
— А Вика? Она не… То есть он…
— Охотник не может навредить человеку. Да и ни к чему ему это.
Я покачала головой, присела на кровать и закрыла лицо ладонями.
— Знаю, это слишком для тебя. Твои родители поступили опрометчиво, не рассказав об атли.
— Родители погибли, когда мне было пять.
— Это многое объясняет.
— Почему он хочет нашей смерти? Что атли сделали ему? Кто они вообще такие.
— Не они, а мы. Дело не в атли — проблема намного глобальнее. — Филипп вздохнул. — У тебя глаза слипаются. Я расскажу завтра, а сегодня прими душ и поспи.
— А если он войдет ночью? Вдруг вселится во взломщика, откроет дверь и проникнет внутрь? — испуганно спросила я. — Или вообще — в тебя?
Филипп покачал головой.
— Сюда не войдет — защиты хватит на неделю. А в хищного охотник не вселится. Не бойся ничего, спи.
То ли я слишком устала, то ли действительно поверила Филиппу, но как только голова коснулась подушки, тут же вырубилась. Снов не было, проснулась я далеко за полдень и почувствовала себя значительно лучше. Силы вернулись, а с ними и способность размышлять.
Выбор у меня небогатый. К Вике точно нельзя — даже если охотник покинул тело Славика, нет гарантий, что он не вернется. Если верить Филиппу, выследить меня он не может, но может узнать — а это плохо.
Значит, придется затаиться. Проблема глобальная — нужно на что‑то жить, даже если съеду в бабушкин дом. На работу возвращаться стремно, да и не факт, что возьмут обратно. Влада не стоит сбрасывать со счетов, к тому же охотник мог уже выяснить все про меня. Искать новую работу — сродни рулетке. Если повезет, найду быстро, но поиски могут и затянуться, а с деньгами у меня туго. Совсем туго — откладывать я никогда не умела. В последнее время полагалась на Матвея, ведь он уверял, что позаботится обо мне. В жизни ничто не вечно — теперь я это поняла.
