ГЛАВА 8
Очнулась я от того, что кто-то осторожно умывал меня прохладной водой. Тело еще содрогалось отголосками боли, что охватила меня, когда Стэн меня укусил, но по сравнению с тем, что я почувствовала, когда его зубы пробили мою плоть, у меня уже ничего не болело! Плечо сильно ныло и я с опаской постаралась рассмотреть, что же там творится. А когда не получилось, потянулась к ране рукой.
— Не трогай! — Стэн поймал мои пальцы и облегченно выдохнул, — слава Светлой, ты очнулась! А то я уже собирался нести тебя в город!
— З-зачем, — зубы у меня стучали и все тело внезапно начала бить сильная дрожь, — з-зачем ты меня укусил?
Стен не ответил, только прижал меня сильнее, тяжело вздохнул и виновато отвел взгляд. И я поняла, что он так хотел быть со мной, что не сдержался. Просто не сдержался и все! Второе плечо, где стоял знак принадлежности Норману внезапно заломило, да так, что я, не сдержав слез, вцепилась в держащего меня мужчину:
— Бооольно! — казалось, что под кожу мне загнали несколько раскаленных игл, и не просто загнали, а проворачивают сейчас во мне, заставляя жар растекаться по телу, — а-а-аааа!!!
Перед глазами потемнело, я сжала зубы, чтобы не кричать, или мне это показалось. На языке возник соленый привкус крови и мир исчез.
— И что теперь делать? — голоса доносились до меня издали, словно я была под водой а говорившие стояли на берегу. Во рту было сухо, страшно хотелось пить и никак не удавалось сосредоточится на том, что происходит вокруг. В глазах все двоилось и зрение играло со мной злые шутки, делая предметы то неимоверно яркими, то совершенно тусклыми и расплывчатыми. Но ее я увидела. Большая кружка, полная восхитительно прозрачной воды стояла прямо передо мной, на маленьком столике у кровати. Я потянулась к ней, мечтая напиться, кто-то осторожно придержал меня под спину, помогая привстать, и я уже протянула к вожделенному сосуду руку, когда метка на плече вновь взорвалась невыносимой болью и все исчезло.
— Я не знаю… она вся горит……он сильнее… я должен, — до меня долетали обрывки слов, значение которых я не осознавала, все тело горело и плавилось. Я почти не могла шевелиться, а любая попытка двинуть левой рукой мгновенно отзывалась такой неимоверной болью, что я почти сразу погружалась в темноту.
Еще были прикосновения. Я ощущала как меня обтирали чем-то холодным и влажным и это приносило недолгое облегчение, а потом огонь, пожирающий меня возвращался еще ненасытнее чем ранее. А потом его сменил холод. И стало только хуже. Он сковывал все тело, тянул и скручивал мышцы, проникал в кости, сковывал горло и я не могла не только кричать, даже сипеть. Холод был безжалостен. Холод был страшен и отступал лишь тогда, когда ко мне прижималось чье-то горячее тело, согревая, давая мне передышку. Давая мне возможность дышать. И жить. А потом я почувствовала, как меня ударило, сильно, словно оборвавшейся от натуги прочной струной, перехватило дыхание, на миг остановило сердце. Я выгнулась дугой в чьих-то руках, прижимающих меня к кровати и очнулась. Тело было таким слабым, что я не могла, кажется, двинуть даже мизинчиком, всю меня покрывал противный, липкий пот. Да и постель была влажной. Но у меня больше ничего, совершенно ничего не болело.
— Привязка Нормана разорвана, — в изумлении проговорил склонившейся надо мною мужчина, — я больше не чувствую его связи с тобой!
Я посмотрела в его совершенно необычные, желтые как у волка глаза и тихо, одними губами спросила:
— В-вы кто?
В глазах мужчины застыло немое изумление, но ответить он не успел или ответ его я уже не услышала, потому что мои, и без того невеликие силы, закончились и я уплыла, на этот раз, в обычный целительный сон.
* * *
Стэн
Никогда в жизни я еще не переживал такого отчаяния. И такого всепоглощающего, накрывающего с головой чувства вины. И обреченности. Лив страдала, Лив горела и на ее плече от метки Нормана разбегалась, захватывая все большее и больше пространства серебристая "паутинка", любое, самое легкое прикосновение к которой вызывало у девушки страшную боль. Никто раньше не слышал о таком. Да что там, еще никогда не случалось так, что волк поставил метку на ту, которая уже принадлежала другому. Я был первым. Экспериментатором, как горько пошутил отец, но я с трудом удержался от того, чтобы не броситься на него с кулаками. Я сходил с ума, видя как медленно, но неотвратимо серебристая сеточка распространяется все дальше. И отчетливо понимал, что когда она дойдет до сердца, моей Лив не станет. Как оказалось, метка защищала собственность своего хозяина, даже ценой ее, собственности, жизни.
Я даже попытался отправиться в родовое поместье Нормана и вызвать его. Вот только на выходе из дома меня перехватили люди отца и альфа, тяжело опираясь на высокие подушки, под умоляющим взглядом матери, поставил мне запрет. Как глава рода. И сильнейший волк стаи. Не знаю, чего это ему стоило. С того момента дома я больше не появлялся, переселившись в комнату к моей девочке. Которую я же и убил. Вернее, обрек на мучительную, медленную смерть. Я носил ее на руках, обтирал горящее тело влажным полотенцем, закутывал в намоченную водой простынь, прикладывал влажные, сочные капустные листья, которые сгорали на ней за несколько часов.
К счастью, остальные девушки, проживающие в доме, сделали правильные выводы из своей не слишком удачной попытки соблазнения и больше мне не попадались, ведя себя очень, очень скромно и тихо. Разбираться еще и с ними я был просто не в состоянии. А вот Соня помогала мне в уходе за больной и дежурила возле ее постели во время моих отлучек.
А потом, но уже от моей метки, и гораздо медленнее, по второму плечу поползла точно такая же "паутинка" и жар сменился ознобом. Не помогало ничего. Ни теплые одеяла, ни камни, нагретые в камине и перенесенные в постель. Лив дрожала так, что у нее стучали зубы и немного успокаивалась лишь когда я ложился к ней и, обхватив руками и ногами совсем невесомое тело, грел ее собой. Тогда она успокаивалась и, мне кажется, не надолго засыпала, выныривая из забытья.
Так продолжалось три дня. За это время успели вернуться Рик с Лией и Иваром. Девушка плохо себя чувствовала и брат не стал сообщать ей о том, что я натворил. А потом моя невестка попала в лапы к Норману и Рик отправился ее выручать.
— Отец, ты… не возьмешь меня??? — известие о глупости Рика, без сопротивления полезшего в расставленную на него ловушку, поразило даже меня. Но то, что отец отказался взять меня в спасательный отряд, поразило еще больше, — я же самый лучший "нюхач" в стае!
— У тебя стоит запрет! — Эйнар потер переносицу и мне как-то сразу бросились в глаза и его уставший вид и красные глаза, говорившие о том, что в эту ночь вожак, скорее всего, не ложился, и особенно остро проявившиеся горькие морщинки на переносице, — к тому же, ты физически вымотан и вряд ли от тебя будет много толка. А если в тот момент когда, — он бросил быстрый взгляд на вытянувшееся на кровати тело и не договорил.
Но я понял и так. Если в том момент, когда Лив умет, меня не будет рядом, смогу ли я себе простить? Нет. Никогда. Даже если буду. Потому что все, что с ней произошло, произошло лишь по вине моей несдержанности и дикого, сводящего с ума желания сделать ее своей.
Отец уехал. А я сел в кресло рядом с кроватью и взял в руки пальчики Сильвии. Они были холодными, но уже не дрожали. "Паутинка" Нормана уже оплела все плечо и ключицу и двигалась вниз, к груди. Моя же пока заполняла лишь сам след укуса. Он был сильнее. Его печать стояла на ней дольше и успела врасти в плоть, которую сейчас успешно убивала. Мне кажется, я даже чувствовал запах предателя, исходившие от нее, хотя это и было невозможно.
А потом Лив вскрикнула и судорожно выгнулась, хрипя и задыхаясь. Светлая! Оказывается в ней еще были силы. Я с трудом удерживал рвущееся тело на кровати. Один рывок, второй, а потом она упала назад, мелко дрожа и судорожно, словно ей его не хватало, втягивая в себя воздух и открыла чистые, без всяких следов болезни, глаза. И запах Нормана исчез из комнаты. Я перевел изумленный взгляд с ее лица на плечо и увидел, как сначала медленно, а потом все быстрее, тает убивающая ее прежде "паутинка". Связь была разорвана. Метка больше не действовала. И это могло означать только одно: Норман был мертв!
