чертыхнулся, не обнаружив там часов, и растерянно посмотрел на Бонка.
– Восемь тринадцать, – с набитым ртом сообщил ему Ральф.
– Спасибо, – серьезно поблагодарил его Ник.
– К вашим услугам, – сидя откланялся Бонк.
Фостер такой Фостер.
Тихо переговаривались в комнате трое военных, еще пятеро дремали в таких же как у Ральфа креслах. До церемонии всё еще было время. Позовут, наверное? Впрочем, если о нем вдруг забудут, Бонк не расстроится. Нести гроб это, конечно, честь и всё такое. Только нафиг ему не сдалась такая честь.
– Я провожу тебя к часовне. Процессия начнется оттуда, нас уже ждут, кстати, – сообщил ему Николас и завис. Ушел в себя.
Бывает, Ральф к этому привык.
– Ну, если ждут… – Бонк сделал последний глоток и промокнул губы салфеткой.
Николас медленно моргнул. Что-то не похоже это зависание на обычную придурь Фостера – больно сосредоточенный и мрачный у него вид. Он ведь близко знал Александра. Тоскует?
Ральф поднялся с кресла. Какой-то военный дернулся, чтобы встать, провожая Фостера.
– Сидите, – сухо бросил Ник, а когда они вышли и закрыли за собой белую дверь, Бонк не удержался: высоко поднял правую бровь и, изобразив на лице самое надменное из всех возможных выражение, передразнил друга:
– Сидите.
Фостер осмотрел Ральфа с ног до головы и выдал:
– А у тебя неплохо получается, Бонк. Вот так и будешь потом говорить.
Ральф даже подавился. Мда, опять друг его сделал. Вот ведь талантливый малолетка! Ник понимающе хмыкнул, улыбка медленно сползла с его лица.
О, снова завис.
– Не отставай, – наконец, тихо приказал Фостер и повел Ральфа длинными коридорами дворца, с каждым шагом прибавляя скорости. Еще чуть-чуть, так и вовсе побегут. Что за странная спешка?
Никто их не остановил, ни слова не спросили, а гвардейцы так и вовсе поднимали оружие при виде Ника, и тут Ральфа осенило. Даже споткнулся!
– Слушай, Фостер, твое знакомство с императором я еще могу как-то понять. Родственники всё-таки. Но какого хрена гвардейцы отдают тебе честь, и откуда ты знаешь дворец как пять своих пальцев?
Николас обернулся и, проигнорировав первый вопрос, равнодушно заметил:
– Так я вырос здесь. Выучил.
От удивления Ральф глупо хлопнул глазами. Ник вырос во дворце? Вот это новости…
– Ты такой смешной, – через силу улыбнулся Фостер и остановился, ожидая отставшего друга, – Что тебя удивляет? Закон о высшей крови, слышал о таком?
Мимо прошли люди Юрия. Отдали Фостеру честь, Ник ответил коротким кивком. Резко мотнул головой, откидывая давно отстриженную челку. Нервничает. Так сильно, что с трудом сдерживается. И Ральф тоже занервничал.
– Слышал, – отмер Бонк. – Только я не думал, что кого-то действительно забирали из семей.
В этом коридоре никто не дежурил, они стояли одни. Только белела на одиноком, обтянутом алой тканью стуле забытая кем-то газета. Ральф поймал себя на мысли, что не испытывает ни малейшего желания знать новостей. В отличии от Ника, тот взял её в руки.
– На благо империи, – рассеянно кивнул Фостер, глаза его скользили по черно-белым заголовкам. – Единственный случай прямо перед тобой.
У Бонка волосы на голове зашевелились. Николас жил во дворце. Рядом с давно свихнувшимся Александром, рядом с Юрием! Одаренный. Эмпат. Черт возьми, зачем?!
– Не переживай. Всего несколько лет. В восемь меня родителям вернули, – Ник перевернул первый лист.
– Если вернули… – сглотнул Бонк. Тысячи вопросов вертелись в голове, но что-то удерживало его от того, чтобы озвучить их вслух.
Фостер молчал, на белом лице его выступили желваки.
– Что? – дернулся Бонк. Что там опять случилось?
– Ничего. Политика. Это грязь. Ты привыкнешь. Никто у власти не бывает чист. – Николас протянул Ральфу газету и добавил: – Сейчас грязью поливают Алиану.
Ральф прочел заголовки, ошарашенно посмотрел на друга.
– Часовня там, – Ник рукой показал ему направление. – Передай, что я не смог нести гроб…
– Не знаю куда ты, но я с тобой, – перебил Ральф. – И это не обсуждается.
– Да, ты ей нужен, – кивнул сам себе Фостер и побежал.
Ральф без лишних слов побежал за ним, стараясь следить за дыханием. Потому что иначе бессильная злость грозила вырваться электрическим шаром и спалить к чертям всё вокруг!
Политика! Грязь! И нет у младшего Бонка никакого веса, нет сил, чтобы защитить сестру. Как самонадеянно с его стороны было думать иначе…
Николас остановился у входа в длинное серое здание. Ральф вспомнил это место, где-то здесь дворцовые гаражи.
Фостер открыл дверь, включил кнопкой свет и, снова бросив взгляд на пустое запястье, вошел внутрь помещения.
– Восемь тридцать четыре, – подсказал Ральф, войдя следом и рассеянно оглядывая воистину имперскую коллекцию мотоциклов.
Страшно представить каково Ани сейчас? Это ему плевать на репутацию, пусть что хотят о нем пишут, но он-то мужчина!
«Ральф!» – прошило виски, Бонк качнулся, но устоял на ногах.
Ник кинулся к нему, привычно уже снимая боль.
– Кажется, наш побег заметили, – натужно пошутил Ральф. – Как бы выезд не закрыли.
– Успеем, – сквозь зубы бросил Ник и протянул другу шлем.
С территории дворца они вылетели как пробка из бутылки игристого вина. Николас гнал как сумасшедший. Пару раз Ральфу казалось, мгновение, и оба они с мотоцикла этого свалятся – так сильно его кренило к земле. Но нет. Они доехали. У закрытой двери стояла Элизабет и пыталась достать что-то из сумочки. Судя по тому, что она вдруг высыпала её содержимое на крыльцо вниз, у неё не получалось.
– Ключ, ключ, ключ… – монотонно бубнила Элизабет.
Фостер в два прыжка достиг ног сестры и безошибочно нашел его в куче женских мелочей.
Ральф взлетел на крыльцо и споткнулся, застонав от боли. Ник оглянулся на них, пугая Бонка бледным лицом и расширенными зрачками, дернул шеей и открыл, наконец, эту чертову дверь.
– Ани! – крикнул Ник, врываясь внутрь.
Голова разрывалась, но Ральф успел подхватить падающую на каменные ступени Лиз. Из носа вдруг хлынула кровь, Бонк машинально вытер её рукавом и бросил взгляд на часы.
Восемь пятьдесят две.
* * *
Интересный опыт, абсолютное одиночество. Вакуум в котором нет ничего кроме тебя самой. И сама ты – тоже нечто вроде вакуума. Я спустилась на кухню и уселась за тот самый стол, оглядывая знакомый интерьер, который в черно-белом спектре казался двумерным, идеально выполненным рисунком простым карандашом.
Кто бы мог подумать, как много значит цвет.
За исключением не желавшего вернуться в нормальное состояние зрения, я чувствовала себя прекрасно. Даже голова не болела, ну просто идеальный солдат. С уходом Холда ушла апатия, на смену ей пришла темная, тягучая злость.
Дети – это прекрасно. И если у меня будут дети, я сделаю всё,
