не встретишь много мужчин с хорошей фигурой. Они либо все тощие и жилистые, как Джек, либо перекормленные и ленивые, как мой брат. Зор в своем человеческом обличье совсем не такой. Не похоже, чтобы у него когда-либо был ленивый день. Это в некотором роде привлекательно. И чем больше я прикасаюсь к нему, тем больше осознаю головку его члена, находящуюся прямо внутри меня.
Моя рука все еще лежит на его животе, другую я прижимаю к бедрам и начинаю трогать себя. Это единственный известный мне способ ускорить процесс. Я раздвигаю складки и провожу подушечкой пальца по своему клитору сбоку, и я немного шокирована тем, насколько интенсивно это ощущается. Это потому, что я оседлала его, и его большая длина вдавливается в меня.
От моего вздоха дыхание с шипением вырывается у него сквозь зубы. Его глаза, кажется, становятся еще более золотистыми, чем когда-либо, и когда я снова глажу свой клитор, вместо того, чтобы пытаться прижаться ко мне, он слегка вращает бедрами. Ровно настолько, чтобы через меня прошли разные ощущения, и на этот раз это приятно. Я хнычу, еще немного поддразнивая себя, прежде чем подвинуться и прикоснуться к его члену. Я меньше чувствую его между нами, а это значит, что я принимаю его больше внутрь себя.
Я не могу решить, является ли это завораживающе сексуальным или совершенно несексуальным, и меня это не должно возбуждать. Но так или иначе, это так. Я прижимаюсь бедрами к его, играя со своим клитором, и он снова рычит мое имя, звук одновременно восхитительный и немного пугающий.
— Я помогаю тебе, — говорю я ему, задыхаясь. — Это для того, чтобы освободить тебя. Ничего больше.
Мне приходит в голову ужасная мысль. Что, если он этого не хочет? Что, если именно из-за этого все это рычание? Что, если я его насилую? О Боже. Эта мысль пугает меня, и я бросаю на него обеспокоенный взгляд.
— Зор? Это нормально?
Он не отвечает. Конечно, он этого не делает. Я кладу руку ему на живот и начинаю слезать с него, но его движения становятся неистовыми, рычание на его губах усиливается.
— Эм-ма, — пыхтит он в лихорадке. Чернота наползает ему на глаза. — Эм-ма!
Я думаю, что это — останься. Я расслабляюсь рядом с ним и вопросительно смотрю на него, кивая, чтобы посмотреть, кивнет ли он в ответ. Он этого не делает, но его взгляд возвращается к более спокойному золоту. Я сделаю это. Испытывая облегчение, я прижимаюсь к нему, и у меня вырывается тихий стон, потому что ощущение стеснения и дискомфорта начинает исчезать. На их месте теперь находится… нечто неописуемое. Меня как будто пронзили насквозь, но я возбуждена этим. И это делает все более чувствительным. Когда я провожу рукой по своей груди и сжимаю один сосок, я чувствую, как глубоко внутри меня все покалывает. Его бедра снова двигаются, и от этого все вокруг оживает. Теперь я становлюсь влажной, и каждый раз, когда я прикасаюсь к своему клитору, я словно в огне. Это никогда раньше не было таким напряженным. Секс с Зором — если так можно назвать это странное спаривание — усиливает все.
Я снова стону, когда опускаюсь ниже и понимаю, что он вошел полностью. Это казалось невозможным, но теперь, когда я сижу на нем, наши бедра соприкасаются, это кажется… приятным. Правильным. Идеальным. Я упираюсь в него руками и приподнимаю бедра, пытаясь найти какой-нибудь ритм. Я не знаю, обязательно ли нам обоим кончать, но я думаю, что поработаю над ним и разберусь с собой постфактум, если понадобится.
Хотя он в этом деле больший профессионал, чем я. Когда я двигаю бедрами, он выгибает свои в такт моим, усиливая трение между нами. В мгновение ока я начинаю задыхаться, странная боль нарастает глубоко в животе. Это не совсем оргазм — мой обычно бывает похож на автомобильную аварию. Это медленная, вялая погоня, и я не могу полностью вытащить ее на поверхность. Расстроенная, я двигаюсь быстрее, еще глубже прижимаясь к нему. Мои бедра ударяются о его каждый раз, когда я опускаюсь, и когда мы соединяемся, наши тела издают влажные, смущающие звуки, из-за которых я, вероятно, позже буду сходить с ума. Сейчас я просто сосредоточена на большем.
Больше всего на свете.
— Эм-ма, — рычит Зор, его тело неподвижно подо мной. Он щелкает зубами и ждет.
Я останавливаюсь в безумной скачке, которую устраиваю ему, тяжело дыша.
— Что? Что такое?
Он снова щелкает зубами, а затем поднимает подбородок так, чтобы была видна его шея. Я не понимаю, о чем он меня просит. Когда он делает это снова, а затем наблюдает за мной, я задаюсь вопросом, хочет ли он, чтобы я подражала тому, что он делает. Я щелкаю на него зубами, но это только заставляет его фыркнуть от разочарования. Может быть, он хочет, чтобы я двигалась определенным образом? Но когда я пытаюсь еще немного покачать бедрами, он закрывает глаза, на его лбу выступают капельки пота. Он сильно концентрируется, и я не уверена, что помогаю ему.
— Хотела бы я знать, чего ты хочешь, — бормочу я. Конечно, если бы я это поняла, в этом не было бы необходимости. Тем не менее, это совершенно неловко — сидеть верхом на парне и гадать, все ли ты делаешь правильно.
Через мгновение, тяжело дыша, он снова открывает глаза — чистые, непорочно-золотые глаза — и щелкает зубами, глядя на меня, а затем откидывает подбородок назад, обнажая шею.
Проблеск осознания озаряет меня, и я откидываю голову назад, обнажая шею.
— Эм-ма, — выдыхает он, и ясно, что он взвинчен. Он снова щелкает зубами, его голова подается вперед.
Он… он хочет укусить меня?
Я прикладываю руку к своей шее, и в его глазах появляется выражение глубокого облегчения. Это именно то, чего он хочет. Он хочет укусить меня за шею. О Боже. Я смотрю на его длинные белые резцы. Саша никогда не упоминала ни о чем подобном. Я не знаю, что и думать.
— Ты хочешь убить меня?
Но он только снова щелкает на меня зубами, затем вскидывает голову, обнажая шею. Его движения становятся все более неистовыми, кожа блестит
