то не поможет.
— Я — твое творение, — напомнила она насмешливо, — так что претензии не по адресу.
— Я больше чем уверен, что в итоге Галатея возненавидела Пигмалиона. И ты когда-нибудь возненавидишь меня, если еще нет.
— С ума не сходи, — попросила она сердито. — Я срываюсь с твоего поводка, это правда. Но я всегда, при любом раскладе, на твоей стороне. Это константа.
— Пятнадцать лет назад Виктор Ветров переступил все границы, — сказал Великий Морж угрюмо. — Загнал мою Настюху в угол, распускал руки. Напугал девочку.
Он так сильно вцепился в руль, что его пальцы побелели. Люся осторожно, одну за другой, расцепила его руки и накрыла своими ладонями.
Наверное, она не была удивлена.
Наверное, она ощутила, что Ветров-старший способен на подобное — там, в тесноте своего коридора.
— Он всегда был несдержанным, избалованным, вздорным, — продолжал Великий Морж. — Единственный ребенок, родители были готовы своего Витеньку на руках носить. Его отец работал, как одержимый, типичный яг с идеалами и верой в закон. Нина спускала сыну слишком многое, тогда она еще думала, что с любовью нельзя переборщить. О том, что Виктор поглядывает на нашу Настю не так, как на ребенка своих друзей, впервые сказала моя жена. Мы были на шашлыках у Ветровых, и она заметила, что он… «он смотрит на Настю как на добычу», вот что она сказала. Я, признаться, не придал ее словам большого значения, Лена всегда любила все преувеличивать, ей повсюду мерещились опасности.
— Домовиха или лада?
— Бояна. Просто очень тревожная и с богатой фантазией. Однако на всякий случай я решил перевести Настю на другую работу. Привиделось моей жене или нет, но лучше было подстраховаться. К тому же мои отношения с Виктором становились все хуже. Он окончательно зарвался, и я предупреждал его, что все это плохо закончится. Димка-то, он был слеп как крот, когда дело заходило о его сыночке. Понимал, что тот великий комбинатор, но как-то… не знаю, не хотел видеть, как далеко все зашло. Яги идеалисты, порой они отказываются понимать, как несовершенен этот мир и твари, его населяющие. А у меня стопка документов росла и росла, и надо было принимать решение: или идти со всем этим к Диме и решать, что делать с его наследником. Или самому пытаться приструнить Витьку. Думаю, мои нотации и вывели его из себя, он начал приставать к Насте просто мне назло, а потом, как обычно, его вынесло за сплошные. Тормоза-то давно отказали.
В общем, пока я решал вопрос с Настиным переводом, прошло несколько дней. Однажды вечером мне позвонила Лидия Борисовна Ткачева, к которой ты сегодня так беспардонно заявилась. Когда-то мы с ней работали и немного дружили. Я просил ее присмотреть за Настей. «Олег Степанович, — весело спросила она, — уж не собираетесь ли вы просватать дочку за Виктора Дмитриевича?» Я уточнил, с чего она так решила, и оказалось, что вот уже несколько дней Ветров вызывает по вечерам Настю в свой кабинет и заваливает ее ненужной работой. Ткачева, как и любая другая лада, увидела в этом своеобразные ухаживания, а я напрягся. Поехал в администрацию, решив напрямую поговорить с Виктором. В роли зятя я его не видел — староват, распущен, вороват. Был поздний вечер, на этаже было тихо, охрана только внизу, на входе. Настя выбежала мне навстречу из Витькиного кабинета — вся в слезах, дрожащая, перепуганная. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что случилось. А Ветров… Ветров был пьян и под веществами. Ничего толком не соображал. Я заехал ему по морде, увез Настю, отдал на попечение жене. Очень хотелось наорать на нее — как она могла позволить этому придурку себя лапать, почему не рассказала мне раньше, зачем пошла к нему в кабинет.
Моя дочь выросла слишком робкой, послушной рохлей! Это очень сложный ребенок, она чувствительная, нервная, хрупкая. До сих пор такая, хотя уже успела выйти замуж, стать матерью, развестись.
Я был так зол, что очень плохо владел собой. Примчался к Ветровым, к Диме и Нине, весь в пене, спустил на них всех собак, предупредил их, что не оставлю все просто так. «Если Виктор напал на мою дочь, — сказал я, — то пусть теперь страдает его сын». Тогда-то Диме в первый раз и вызвали скорую, сердце прихватило. Мне было плевать — если бы он лучше следил за своим Витей, то моей Насте не пришлось бы потом десять лет ходить на психотерапию. Она ведь доверяла Виктору Ветрову, он был другом семьи, Настя знала его с детства и не ждала от него опасности. Тогда она перестала доверять мужчинам, ее муж — первый за много лет человек, который смог пробиться через этот барьер. Но этот придурок сбежал, сверкнув пятками, как только Варька перекинулась.
— А Паша?
— А твой Паша вел такой беспутный образ жизни, что мне и делать ничего не пришлось. Ну, я приставил к нему одного энергичного стажера, приглядеть, и очень скоро случилось то ДТП, когда он сбил женщину. Уже второе ДТП в состоянии алкогольного, скандал разгорался как по маслу. Благо, у меня под рукой была очень прыткая и амбициозная молодая журналистка, готовая выбить из искры пламя. Одновременно я уговорил Горелова подать в суд на Виктора, был у меня собран на него и другой компромат. Они бы сели оба, но, когда Паша загремел в СИЗО, у Димы случился второй приступ.
— И Нина Петровна попросила тебя не сажать Виктора.
— Попросила остановиться, да. «Хватит, Олег, — сказала она, — пусть Витя потеряет пост, пусть уедет из города, но я не могу потерять разом всю семью».
— Боюсь представить, что ждет твоего беглого зятя, — вздохнула Люся и положила голову ему на плечо.
— Лучше даже не представляй. Я с интересом наблюдал, как Виктор Ветров мечется по кабинетам, пытаясь вытащить своего Пашу, тогда он еще не понял, что никто ему не поможет. Я появился у него после суда, где «БРЕСТ» выиграл дело, показал кое-какие документы и сообщил, что видеть его больше не хочу в своем городе. И Ветров уехал.
— Интересно, что Виктор не знал о нашем знакомстве. И не понял, что Пашка сел тоже с твоей подачи.
— Он до сих пор в каком-то подростковом отрицании. Все вокруг виноваты, я сволочь, потому что посмел сообщить его отцу о том, что он напал
