Лили валялась в его ногах, брошенная небесными стражами. Если дело дошло до них, это означало, что ее проступок вызвал наверху серьезное недовольство. Только чувства вины не было. Лили ощущала себя оглушенной и опустошенной, и в этой пустоте голос светлейшего звенел, эхом отражаясь от стен и не находя цели.
— Как ты могла так поступить? — Его лицо возникло прямо перед ее глазами. — Ведь я доверял тебе. Ты могла позвать меня, когда только захотела бы, и я бы пришел. Ты могла поговорить со мной. Со мной, а не с ним!
Сияние Синглафа стало таким ярким, что глаза начало резать.
— Почему? — Он схватил ее за плечи и слегка встряхнул, заставляя взглянуть на себя.
— Глаза, — устало прошептала Лили, и он приглушил сияние. Его светлые локоны разметались в беспорядке, лоб был чуть нахмурен, а глаза казались совершенно необыкновенными. Лили рассматривала его с сожалением, осознавая, что теряет. Но все же испытывала не досаду, а любовь. Когда она глядела на своего наставника, ее вновь переполняло замечательное светлое чувство, единственное, которое она знала до недавнего времени.
— Почему? — вновь спросил он, но на этот раз вопрос прозвучал надломлено и печально.
— Синглаф, — лицо, обращенное к нему, светилось неподдельной любовью. Но она не знала, как ему объяснить, поэтому ничего не добавила к его имени, словно оно само могло служить объяснением.
— Ты разрываешь мне сердце, Икатан, — произнес он.
— Прости меня, — ее руки замерли на полпути, так и не осмелившись коснуться его.
Синглаф взял ее хрупкие ладони в свои руки и закончил их путь. Пальцы, недавно касавшиеся Ника, дотронулись до светлейшего, и он не дрогнул, и не отпрянул прочь в ужасе.
— Ты темна, как сумерки, Икатан, — с сожалением проговорил он. Лили инстинктивно одернула руки, чтобы не замарать его, но он удержал их на месте. — Ты не причинишь мне вреда.
— Зачем… — слова будто причиняли ему неимоверную боль, — зачем ты встречалась с ним?
Наверное, иные пали бы сейчас перед Синглафом ниц и вымаливали прощение, сквозь рыдания выкрикивая что-то о «яде» Падшего и «отравлении», о своем бессилии перед силами тьмы и ее владыкой. А Лили будто замерзла, и ее окоченевшие вмиг губы не слушались и не желали двигаться, сердце не хотело лгать и ранить его правдой одновременно.
— Я вынужден отказаться от тебя, — проговорил он, и от его слов словно тучи затянули голубые небеса. — Ты отправишься на вторые небеса.
— Не отдавай меня, пожалуйста, — как шелест ветра прозвучали ее слова.
Синглаф удивленно вскинул голову.
— Ты все-таки разговариваешь со мной?
— Я знаю, что больше не имею права просить тебя, — произнесла Лили. — Я отправлюсь туда, куда ты скажешь, но не отказывайся от меня, пожалуйста.
— Ради чего? — спросил он.
— Ты — мой наставник, — Лили склонила перед ним голову.
— Больше нет, — ответил он, и два его коротких слова прозвучали, как приговор. — Марк проводит тебя. — Вот и палач был готов для приведения приговора в исполнение.
Светлейший развернулся, чтобы уйти.
— Синглаф, — он остановился на полпути и повернул к ней голову. — Спасибо, — прошептала Лили.
Он знал, что она благодарила его не за последнее решение, а за то, что он был с ней рядом.
— Пожалуйста, — отозвался он, опуская глаза и растворяясь.
Синглаф уже несколько дней не желал никого видеть, и даже обычно приближенных к нему братьев не допускали. Он не понимал, как могло произойти то, что случилось. И временами укорял себя за это, а временами погружался в состояние, близкое ко сну с открытыми глазами, но это были лишь его глубокие размышления и растворение в высшей воле.
— К нему нельзя, — донесся голос привратника, но вслед за этим двери распахнулись и голоса переместились в его комнату.
— Кто посмел? — пророкотал Синглаф, вырванный из раздумий. Но махнул привратнику рукой, когда увидел высокую фигуру в запыленном плаще. — Уриэль? Чем обязан?
— Нельзя отгородиться от жизни в своих светлых хоромах, — предводитель «света божия» был не на шутку рассержен.
— Разве не так поступают монахи? — возразил Синглаф, рассматривая гостя и решая, стоит ли его изгнать немедленно за бесцеремонность.
— Таково их служение миру, — отозвался Уриэль, — и они не отступают от избранного пути и не отворачиваются от тех, кто им поручен.
— Не тебе об этом говорить, — едва не зарычал Синглаф, — ты хоть знаешь, сколько сил и света я в нее вложил? Она пришла ко мне, словно дитя, и я научил ее всему, что она знает. Но хватило всего лишь одной встречи со скверной, чтобы она обо всем позабыла и отвернулась от… света. — Уриэль ощутил, как светлейший едва не сказал «меня». — И ты говоришь после этого, что отворачиваюсь я? А что мне делать, Уриэль? Принять ее и Падшего с распростертыми объятиями? Может, последовать за ними со всеми своими ангелами и пополнить поредевшие ряды, а? — Синглаф выговаривал свою боль, и Уриэль не мешал ему, стоя молча и отведя взгляд в сторону. «Свету божьему», как никому другому, известны были колебания и сомнения, сколько раз они сами были на грани между добром и злом, и порой эта грань расшатывалась, и ангелы на доли секунды оказывались то за, то перед ней. Но последнее, что сделал бы Уриэль по отношению к оступившемуся — это оттолкнул его, чтобы тот упал наверняка. Нет — он протягивал руку, давая еще один шанс.
— Как вы не поймете на своих сияющих небесах, — глухо проговорил Уриэль, — что все совершают ошибки, и никто не идеален.
Синглаф встрепенулся, услышав крамольные мысли, чуть ли не те самые, с которыми откололся когда-то Падший.
— Как ты сме…
— Дослушай, — поднял руку Уриэль. — По крайней мере, ни мы, ни люди уж точно не идеальны. Ты знаешь, кто она? Она — человек.
— Среди нас есть люди, — холодно возразил Синглаф. — И Марк никогда не допускал ошибок.
— Да, здесь не допускал, — кивнул Уриэль.
— О чем ты?
— О том, что, будучи человеком, он не сразу пришел в монастырь. Он не родился в нем, он не был безгрешен.
— Но стал! — воскликнул Синглаф. — В этом и есть милость Его. Никто не отвергнут. Но единожды пришедший не отворачивается. Такова истина.
— Истина, — казалось, вздох Уриэля прозвучал устало. — В последней инстанции. — У него ничего не выходило. Ангел нисколько не смягчил Синглафа, тот по-прежнему оставался непреклонным. Где ему было понять их полутона.
— Тогда оставь ее с нами, — произнес Уриэль. — Все наши ей будут рады.
— Она уже была с вами, — сухо ответил Синглаф. — И чем это закончилось?
