— Мы тоже многое потеряли! — выкрикнул Уилмо.
— Опять нас никто не будет спрашивать. Поверь, Уилмо, я жила долго. И долго воевала.
— Вы?..
— Ликарийская магическая аристократия, помнишь? Я видела много войн, парень. И все они не сильно отличаются друг от друга. Поверь мне, нам надо убираться отсюда, пока не поздно… А я боюсь, что уже.
Уилмо повернулся и посмотрел на город внизу, пылающий зеленым пламенем. Он не знал, что делать, но признал для себя: госпожа Эмилия с самого начала знала, что говорит.
— Так, — сказал он. — Собираемся. Я думаю, что всё закончится хорошо, но на всякий случай… Просто для моего личного спокойствия… Я подготовлю самоходную машину.
— Да будет так. Я иду собираться: мы не можем терять ни минуты.
Уилмо развернулся и решительно удалился в свою часть дома. У него всегда были собраны вещи для неожиданного делового путешествия, что значительно упрощало дело. Конечно, это тебе не совсем деловое путешествие, но велика ли разница? Надо только и правда прихватить документы и деньги. А в остальном…
Это стоит воспринимать, как отпуск с семьёй. Потому что, что бы там ни говорила Эмилия, это скоро кончится. Как же иначе?
И тогда они спокойно себе вернутся.
Ободрённый этой мыслью, он решительно пошёл собираться.
* * *
Я не вернусь.
Я не увижу этот дом больше никогда.
Есть вещи, которые понимать не хочется. И есть вещи, которые нельзя не понимать.
К сожалению, эти два списка зачастую во многих пунктах пересекаются друг с другом.
Леди Эмилия стояла, сжав кулаки, и медленно дышала, стабилизируя ментальное поле, как учили. Времени было мало, но она не могла не устроить для себя небольшую паузу, чтобы успокоиться, выровнять дыхание и прояснить мысли.
“Если ты очень спешишь и ничего не успеваешь, значит, пришло время остановиться, глубоко вдохнуть и подумать головой,” — это правило её в своё время заставил вызубрить преподаватель боевой магии и интриг, первый возлюбленный по совместительству. И, в отличие от любви, его наука никогда, даже в самых тяжёлых ситуациях, Эмилию Ларрену Адейскую не подводила.
Вот и сейчас она стояла посреди комнаты, заставляя панику улечься.
Теперь, когда худшее уже сбылось, паниковать нечего.
Плясали отсветы зелёного пламени на стенах. Стыл на столе несъеденный ужин. Тикали привезённые Уилмо из далёкого Чу часы с иномирной птицей внутри. Это был личный дар самого Верховного Жреца Предвечной, после падения дома Брильо в Ликарии — единственного во всём мире, признанного официально. Уилмо, наверняка, и сам не представлял, какой неоценимый подарок сделал “бабусе”. Впрочем, этот добрый мальчик всегда был таков: он мало что понимает, но поступает, что бы там ни было, правильно. И, как бы Эмилию в своё время ни поразил выбор дочери, она не могла не признать, что Уилмо был достоин любви. Как никто в их кругу. Так уж была воспитана ликарийская аристократия, что любовь никогда не играла никакой роли.
Как показало время, зря. И мечтательная, утончённая глупышка Алия, отказавшаяся от родины и титула ради любви, оказалась мудрее их всех. Вернись часы вспять, Эмилия преподавала бы Джейру, Маркиссе и Марону не боевые чары и искусство интриг, а великое искусство быть человеком…
Но часы не поворачивают вспять.
Эмилия прикрыла глаза, позволяя темноте великой Моры на миг стереть весь окружающий мир, выморозить из сердца всё лишнее.
“Тёмная Мать, открой, что предначертано?” — шепнула она.
Часы остановились.
Ну вот и ответ, верно? Не больше, но и не меньше тоже.
Кивнув сама себе, Эмилия решительно направилась к своему шкафу: как ликарийская аристократка, прошедшая придворную школу, вещи, собранные для внезапного бегства, она держала наготове всегда.
Пережив великое множество войн и смут, понаблюдав, светски улыбаясь и обмахиваясь веером, за казнью любимой сестры, отправив на верную смерть обожаемого племянника, произнеся тем же вечером все положенные тосты на свадьбе дочери, что выходила замуж за убийцу тётки и врага их веры… После всех этих жизненных поворотов леди Эмилия знала, точно и наверняка: случиться может что угодно. В любой момент.
И, если сегодня ты счастлив, богат и любим, знай, что твой мир — лишь дом из карт.
Каким бы он ни казался надёжным, на поверку всё равно выяснится, что он может рухнуть в любой момент.
* * *
Разумеется, дети собрали всякую ерунду.
Тут ничего не попишешь: перед самой смертью Алия выбила у Эмилии обещание, что та не станет учить внуков ни боевой магии, ни жизненным премудростям ликарийской аристократии.
“Они должны вырасти нормальными, — говорила, помнится, дочь. — Не параноидальными психами, в любой момент ожидающими нападения и проверяющими каждый напиток на наличие яда; не странными людьми, которые даже в самые мирные времена сидят на тюках с тревожным сбором, подспудно предполагая, что в любой момент их могут прийти арестовывать или убивать; не стайкой хищников, бьющихся за мясо. С меня достаточно, спасибо! Я насмотрелась такого в детстве. Я вышла замуж за нормального, вменяемого, работящего человека со свободной душой. Я хочу, чтобы мои дети росли в здоровой атмосфере.”
И что тут возразишь?
Ну то есть как… Случись оказия, Эмилия нашла бы, что сказать в ответ.
“Жизнь не настолько проста, — сказала бы она, — и слабым в ней не место. Детей надо воспитывать, как воинов; они должны с самого начала знать, что небо в любой момент может упасть им на голову. Что богатые щедрые родители могут в любой момент оказаться в суде или на плахе, любимые братья и сёстры — однажды стать врагами в борьбе за наследство, что мир может обернуться войной, изобилие — голодом и мором, друзья — злейшими врагами. И дети должны осознавать, что один другому всегда зверь, и в эту жизнь надо уметь вгрызаться клыками и когтями. Потому что она — бой, нравится тебе это признавать или нет.”
Ещё Эмилия могла бы добавить:
“Ты объявила, что отказываешься от боевой магии и хочешь стать обычной женщиной, матерью обычного семейства, женой человека, рождённого в канаве, неспособного колдовством даже ужин без специальных артефактов разогреть. Ты отказалась от всех своих привилегий, пошла против семьи, запечатала магию, тем самым укоротив свой век — и хочешь такой же доли детям?”
Она могла бы это сказать, о да.
Но знала прекрасно, что дочь ни о чём не жалеет. И, что хуже всего — вполне вероятно, правильно делает, что не жалеет. Как показала практика, это был достойный выбор… ошибочный и отчаянный. Но достойный. И куда более смелый, чем могло бы показаться на первый или даже второй взгляд.
Потому, сидя у постели умирающей дочери, леди Эмилия не могла не дать ей требуемого обещания: есть на свете вещи священные. У леди Эмилии таких мало осталось, но — были.
Всё ещё были.
-
Так что она только мысленно вздохнула, окинув взглядом собравшуюся перед ней компанию.
Особенно грустно ей почему-то стало при взгляде на паука в банке, которого прижимала к себе Энжи. И надо было сказать, что тащить его за собой нет никакого смысла, всё равно бросить придётся, но решила пока повременить: зверь небольшой, несъедобный, не особенно ценный. Вдруг получится выпустить его уже за городом? Так у животинки будет чуть больше шансов выжить — что по таким временам лучшее милосердие из возможных.
В такие моменты зверей жаль до слёз, как полностью зависимых. Уж это она помнила ещё по тому эпизоду из юности, когда во время осады крепости жребий пал на её пса.
Люди выжили тогда, но мясо она потом много лет есть не могла. Просто не могла, и всё: стоит почуять запах, как снова вспоминается последний взгляд единственного её друга, которого она могла бы назвать настоящим..
В Бездну! В Последнюю, ту самую, из которой возврата действительно нет.
Она не будет думать об этом. Не будет снова мысленно туда возвращаться.
