от сахара или меда, возможно, из-за ее милой нежной внешности. Затем она открыла рот, и он, возможно, ожидал пряности, острого укуса корицы или горьковато-сладкой ноты гвоздики.
Но не получил ничего из этого. Вместо этого ее аромат напомнил ему о пустыне, сухой, свежей и древней. Ее сладость исходила от жевательной резинки и смешивалась с маслянистой насыщенностью кедра и пикантной свежестью ладана.
На самом деле, она пахла для него землей, которую ее предки называли Святой, скалистой, крутой и неожиданно щедрой. Она заставляла его думать о жарком солнце и теплых бризах, о темных глазах и тайных улыбках.
И сейчас он думал о Кайли.
Он напомнил себе, что не должен тратить время на то, чтобы зацикливаться на человеке. Его исследование ее жилища должно было дать информацию о ее характере, поскольку это относилось к ее роли как его Хранителя. Ему нужно было знать, какая она — сообразительная или вдумчивая, устойчивая или непостоянная, смелая или робкая.
«И разве пять минут в ее обществе на колокольне уже не дали ответы на эти вопросы?» Его внутренний голос ухмыльнулся. Даг проигнорировал его.
Список вещей, которые он решил игнорировать, внушительно вырос за несколько часов, прошедших с момента пробуждения. Он проигнорировал свое странное увлечение маленькой человеческой женщиной, которая послужила толчком к его оживанию.
Он игнорировал странность женщины-Хранительницы, первой за многие века его существования. Игнорировал то, что у каждого из трех его пробудившихся братьев есть женщина-Хранительница, которую они теперь считали своей парой.
Больше всего он хотел проигнорировать древнюю легенду своего рода, ту, что рассказывала о связи между женщиной, обладающей силой, и таким же Стражем, как он, которая могла освободить его от бесконечного сна. Легенда, которая предлагала ему собственную жизнь, свободу жить в соответствии со своими желаниями с человеческой женщиной рядом до конца своих дней.
Неважно.
Дагу нужно сосредоточиться на текущих делах. После разговора с Ноксом и Хранительницей-колдуньей Уинн он понял, что означал слабый зуд в затылке. Он чувствовал нарастающую угрозу Тьмы, превосходящую все, с чем ему приходилось сталкиваться прежде.
В прошлом он просыпался, чтобы сразиться с попытками Семи, со слабыми толчками зла, ищущими слабые места в тюрьмах, в которых они содержались. Когда дела становились действительно серьезными, он даже сражался рядом с одним или другим из своих братьев, объединяя силы, чтобы победить более сильное вторжение. Никогда прежде он не знал ничего подобного.
Мысль о том, что один из Семи уже здесь, почти ошеломила его. Последний раз такое случалось еще до призыва Дага, но каждый Страж, который когда-либо существовал, приходил в мир с воспоминаниями своей расы, опыт каждого человека каталогизировался и разделялся, почти как память улья.
Каждый Страж мог получить доступ к таким знаниям по своему желанию, поэтому он знал, что несколько его собратьев погибли, возвращая демона в его тюрьму. То, что на этот раз Стражи столкнулись с дополнительной проблемой — сражаться, не имея за спиной всей мощи Академии Хранителей, лишь усиливало его беспокойство.
Однако больше всего он беспокоился о самой Кайли. Даг понимал, что из всех нынешних женщин-Хранительниц только Уинн знает об Академии и ее делах. Из ее рассказа только она имела реальный опыт в магии.
Однако Кайли не только не имела подготовки Хранителя, она, казалось, была удивлена тем, что ее способности вообще классифицируются как магия. Как такой невинный и необученный человек мог противостоять нападению секты ночных, не говоря уже о Семи?
Ответ, конечно же, заключался в том, что она не могла. Даг должен был оставаться бдительным, готовым поставить себя между женщиной и любым вредом, который может ей причинить.
К сожалению, он уже осознавал, что, сделав это, может нанести себе двойной вред… первый от удара врага, а второй — от самой Кайли, разгневанной тем, что ее оттеснили в сторону и не дали самой сражаться. Он уже заметил ее упрямство, независимость и острый язык, который он не прочь приручить, если представится такая возможность.
Даг встал рядом с ее столом и поднял небольшой, покрытый мехом предмет, чтобы рассмотреть его поближе. На вид это была детская игрушка в виде кошки, бледно-серого цвета с более темными полосками. Но когда он взял ее в руки, из нее раздался записанный голос и запел какую-то неловкую колыбельную. И этой женщине он должен был разрешить стоять рядом с ним в бою?
Что она повторяла несколько раз за вечер?
«Ой-ёй».
* * *
Пять часов сна были именно тем, в чем Кайли так нуждалась, чтобы встретить день с новыми силами и вернуть свой обычный оптимистичный настрой. Ну, пять часов сна и ледяная бутылка импортной колы. Сахар и кофеин, детка… завтрак чемпионов.
Особенно в сопровождении лукового хлеба, намазанного полутонной сливочного масла.
Она успела встать со своей мятой постели, снять крышку с содовой и опустить хлеб в тостер, прежде чем ее бывший гость впервые появился в доме.
Она не была уверена, скрывался ли он в гостиной, как статуя, которой был вначале, или проверял герметичность подвала. В любом случае, в один момент кухня была в ее распоряжении, а в следующий — бабах! мгновенно появилась гаргулья.
Ладно, он был в человеческой форме, но все равно его манера передвигаться бесшумно продолжала пугать ее, особенно если учесть его габариты. Если она не могла пройти по скрипучему старому деревянному полу в своих супермягких пушистых носках без шума, то он точно не должен был этого сделать. Это лишь доказывало, что в мире действительно нет справедливости (она подозревала это с пяти лет, когда воспитательница в детском саду разрешила Ари Милнеру играть с деревянными кубиками, хотя Кайли явно взяла их первой).
К счастью, у нее было хорошее периферийное зрение, иначе она уронила бы свою содовую, когда он заговорил, и ей пришлось бы убирать осколки разбитого стекла на пустой и недостаточно насыщенный кофеином желудок.
— Если ты крикнешь мне «Бу!», я не поделюсь своими тостами, — предупредила она.
Даг сделал паузу.
— Что такое тост, и почему я должен хотеть долю?
Мысль промелькнула в голове Кайли за долю секунды — ровно настолько, чтобы она успела подумать, не думает ли он, что она делает ему сексуальное предложение. Ей пришлось прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы не рассмеяться.
— О, Голиаф, тебе действительно нужно больше гулять. Вот оно. — Она достала еще один кусочек и помахала им у него перед носом. — Это, друг мой, манна небесная, величайший дар, которым мой народ одарил землю. Смотри и учись.
Второй кусочек хлеба
