же прикрывали нас именно два друга Эрики, я их до этого уже видел. Вы ей еще “спасибо” должны.
— Ей? Вот ещё, — фыркнула Кларисса. — И вообще, тебе не по статусу самому себя лечить.
Он покачал головой и с тоской посмотрел на выход из палаты. Наши с Сиеном взгляды пересеклись. Я постаралась с помощью улыбки сказать ему: “Я рада, что ты цел”. Но, наверное, из-за воспаленной губы улыбка вышла кривоватой и усталой. Он мне ответил взглядом что-то вроде: “Я переживал за тебя”.
Тут прямо перед моим носом Кларисса недовольно закрыла дверь. Ну просто сама вежливость!
Когда я вчера в гуще гарпий у Доходного дома промелькнули ангельские крылья, я думала, что это Сиен и, честно говоря, боялась, что его больше не увижу. Но раз Сиен тоже в порядке, я могла быть спокойна и отправилась в казармы.
На улице было свежо. Утренняя прохлада забиралась под воротник, скользила вдоль спины и заставляла сжиматься. Можно было бы долететь до казарм, но после ночи в окружении запаха крови и боли, хотелось подышать свежим воздухом.
Утренняя суета, запах сена, а еще доносящийся со стороны прачечных аромат свежевыстиранного белья создавали настроение радостного предвкушения нового дня. Какое счастье, что у Аргуса он тоже будет! Мысль о том, что теперь с ним все будет хорошо, грела душу и заставляла улыбаться.
Я выбрала самую длинную дорогу — через хозяйственные постройки. Там можно было перекинуться парой слов с конюхом и покормить лошадей. Мне это всегда напоминало о детстве.
По дороге к ближайшим конюшням я заглянула на склад с кормом для лошадей, чтобы прихватить им что-то вкусненькое. Когда я взяла из ящика пару морковок и четыре мелких яблочка, за спиной послышался какой-то шорох. Наверное, конюх тоже пришел за кормом. Я поднялась, чтобы поздороваться, но вдруг мир погас.
Я открыла глаза и закрыла их снова. Ничего не поменялось. Темнота никуда не исчезала, я не видела ни малейшего лучика света. Еще и голова будто готова была разломиться на две части, а в ушах звенело.
Пахло сыростью и какими-то овощами, явно подпорченными. Я попыталась присесть, оперлась на что-то рукой и это что-то противной жижей расползлось между пальцев с соответствующим чавкающим звуком.
Меня немного замутило. Направила целительную силу в голову. Себя лечить — удовольствие не из приятных, иногда боль, наоборот, будто усиливается. Но сейчас это было вынужденной мерой.
Вытерев руки о штанину, я попробовала размять крылья, но места не хватило. Отлично. Я в абсолютно темном, маленьком помещении, где хранят овощи. Подвал? Погреб? Сколько я тут провела? И знает ли кто-то, где меня искать?
В груди заныло от осознания, что мою пропажу могут не сразу заметить. Ани наверняка думала, что я на дежурстве, Дара — что я отдыхаю. А я сидела вообще непонятно где со смутными перспективами быть найденной.
Хотелось бы думать, что меня может найти Аргус. Но он сам сейчас без сознания лежал на больничной кровати…
Встать мне места хватило. Я прошла вдоль земляной стены, подтверждая мою догадку, что я где-то в подвале, а, значит, выход где-то сверху. На потолке был узкий проход, но он уходил наверх еще выше, и дотянуться до люка я не могла. Наверняка тут должна быть лестница, но, видимо, ее убрали.
Как же я жалела в такие моменты, что у меня не сила огня и осветить помещение не могу. Всё в той же непроглядной темноте я уселась на более-менее сухой участок, обхватила руками колени и закусила губу.
Я вообще не представляла, что можно было бы сделать. Кричать? Только голос сорвала бы, вряд ли бы кто-то услышал. Пытаться дотянуться до люка? Я попробовала нащупать на стенках прохода выступы — но они были тщательно отполированы.
Кто-то явно хорошо подумал, прежде чем меня сюда запихнуть. Но кому я могла настолько перейти дорогу? На самом деле, ответ напрашивался только один.
Я за все два с лишним года обучения в академии не сталкивалась лбами ни с кем. Просто одинокая бедная сирота особо никому не была интересна. Кроме моих подруг, конечно. До этого года, когда внезапно Сиен начал на меня поглядывать, а некоторые девушки стали меня задирать.
Ну почему я не полетела сразу в казармы? Захотелось же лошадок покормить. Вот и покормила на свою голову.
Неужели эти девушки настолько далеко могли зайти? Если я отсюда выберусь, то я не знала, что с ними делать. Вывести на чистую воду? Заставить признаться?
Но именно “если” больше всего заставляло руки дрожать, а душу — наполняться паникой. Я ненавидела это состояние. Оно сильнее всяких драконов будило во мне магию, а это было опасно.
Рядом с Аргусом я даже спокойней себя чувствовала. Особенно когда он обнимал меня, скрывая и защищая. Как же мне сейчас этого не хватало. Нестерпимо захотелось, чтобы Аргус оказался рядом.
Несколько глубоких вдохов, выдохов, и я начала понимать, что дышать становится тяжелее. Голова начала кружиться то ли от страха, то ли от нехватки воздуха. По правой щеке скатилась горячая капля, потому что я не находила выхода.
Постепенно начало становиться жарко. Тело покрылось испариной, а волосы прилипли к шее и щекам. Было непонятно, сколько прошло времени, но, казалось, целая вечность. И чем дальше, тем больше растягивалось время, а надежда, что меня найдут — таяла.
Мысли снова вернулись к Аргусу. Что с ним будет, если его истинной не станет? Если верить той книге, то он должен уйти вслед за ней.
Но это несправедливо! У него впереди ещё целая жизнь.
В голове будто разгорелся пожар, перед глазами поплыли яркие круги, а пальцы начало покалывать. Опасная сила готова была хлынуть в мои ладони. Я успела только подумать о том, что печать вот-вот разрушится. Но тогда я точно выберусь отсюда. И Аргус останется жив.
По крышке люка что-то ударило. Потом снова и снова. Меня будто наполнило теплом и спокойствием. Неужели это был он?
После каждого удара с потолка начинала сыпаться земля. Но я даже испугаться не успела: крышка люка проломилась и кромешную темноту прорезал луч света. Я зажмурилась, потому что глаза привыкли к темноте, но с огромным удовольствием втянула поток свежего воздуха, проникший вместе со светом.
Сверху донесся нетерпеливый рык, а огромная когтистая лапа стала расширять проход.
— Аккуратнее, пожалуйста! — тихо пискнула я, когда на мои ноги свалился огромный кусок земли.
Шебуршение и раскопки прекратились,
