— Что, вспомнил меня, волчонок? Рад, что ты жив-здоров, что клыки все такие же острые.
Пока Яромир соображал, что ответить, и требуется ли вообще от него ответ, снова Батя заговорил:
— Клыки острые, это да. И не волчонок уже — волк.
Инсар посмотрел пристально, засмеялся:
— Не-ет, пока щенок, не хищник. Матерым станет, когда из чужой глотки свежей крови напьется.
Интересно, это он всерьез — насчет крови из глотки?.. Но тут они к главному перешли, к награде. Инсар протянул Яромиру кредитку.
— Знаю я твою печаль, волчонок, сам тут когда-то командиром отделения был. Молодой, здоровый, кровь играет… Держи, оттянись, как следует. Кто знает, когда ещё доведется…
… Удачное окончание тяжелого дня…
* * *
Огромные пунцовые губы на вывеске зазывно причмокивают, подсвеченные ядовитым красным светом. «Алая ночь» — их любимое заведение. Дорогу туда любой из них отыщет, хоть с завязанными глазами.
У входа, опершись на стеклянную дверь, курит Тито Летич. Удивленно вскидывает черные глаза на Яромира.
— Надо же, — изумленно-насмешливо тянет Бешеный. — За какие такие заслуги тебе дали увольнительную?
— Бате отсосал, — бросает на ходу Яромир, открывая дверь и даже не глядя в сторону Тито. Сегодня, прям, вечер чудес, не стоит поганить его переругиванием с этим ублюдком.
Он подходит к стойке администратора, протягивает кредитку. Лицо у администратора вытягивается, когда он видит сумму, совершенно невероятную для обычного подростка-курсанта.
— За эти деньги, — с профессиональным кокетством улыбается парень за стойкой, — у нас найдется нечто особенное. Специальное предложение, так сказать. Сейчас у нас есть женщина. Если хотите…
— Настоящая, не переделанная? — перебивает Яромир. С женщиной… о таком он и мечтать не мог.
— Конечно, настоящая, — снисходительно уточняет администратор. — За такую сумму… Так Вы хотите?..
— Да, блин, конечно, хочу! Он ещё спрашивает!
… Она встречает его в коротком шелковом халатике… и кожа у неё похожа на шелк — сияющая, гладкая. Волосы каштановые, глаза тоже. Большой выразительный рот. Она совсем не похожа на… разве что грудь — такая же полная и высокая…
— Итак, — голос у неё низкий, грудной, — чего же ты хочешь, юный солдат?
Хм… Он хотел… Хотел, пока шел во Флорес, так хотел, что яйца чуть не лопались. Он хотел, пока не вошел в эту комнату… А тут — с ним приключилось странное…
— Может, поговорим сначала? — идиотское предложение, да, но что ещё он может сейчас сказать?.. Он и сам не понимает, что с ним.
— Поговорим, — она не кажется удивленной. Или просто вида не подает. Присаживается на широкую кровать, приглашает его сесть рядом.
Запах её духов — приторно-сладкий, но под ним — её настоящий запах, Яромир вдыхает его, тот запах, что кажется ему смутно знакомым.
— У тебя есть дети? — вдруг спрашивает он.
Вот сейчас она удивляется, приподнимает тонкие брови, но потом пожимает плечами — а почему бы и не ответить этому странному парню. Мало ли, что ему нужно, чтобы возбудиться.
— Да, у меня два сына, — она вопросительно смотрит на него: продолжать ли? Яромир кивает, и она рассказывает дальше. — Я не замужем, родила по контракту. Очень милые мальчики получились. Я их навещаю, их отцы позволяют мне видеться с ними…
Он распахнул шелковый халатик и погладил её грудь. Она поняла это по-своему, положила руку ему между ног. Но там всё было по-прежнему, никаких подвижек.
— Послушай, — ласково заговорила она, — у меня есть средства…
— Не надо, — ответил Яромир и мягко убрал её руку.
Она снова не так поняла.
— Тебе совсем не подходит женщина? Это не проблема, за такие деньги, что стою я, тут есть роскошные мальчики, очень красивые… и они умеют столько разных вещей! А я с тебя плату не возьму, не беспокойся…
— Не, не надо, — говорит он. Ему, правда, не надо. — Я просто полежу рядом с тобой, ага?
Он вытягивается на кровати, кладет голову ей на колени. Бедра у неё полные и мягкие, уютные такие, он прижимается к ним щекой.
— Как тебя зовут?
— Злата.
— Злата… Злата, ты умеешь петь?
— Смотря что…
— Старую песню, ещё с Изначальной. Называется «К тёплому морю» или как-то так… Знаешь?
— Знаю, она моя любимая.
— Спой мне, Злата.
Она очень красиво поёт. И сегодня по-настоящему чудесный вечер… Он устраивается поудобнее, слушает… «К теплому морю По мокрой траве Я бегу босиком…» Он прикрывает глаза… И, в самом деле, видит море, какого никогда не было на Элпис, солнце — яркое, золотое, тоже не здешнее… Трава под босыми ступнями — мягким влажным ковром… Он бежит к дому, он не видит его, но знает, что это — дом, потому что там ждет его… ждет…
… Она замолкает, чтобы не тревожить его сон. Смотрит на него — длинный нескладный подросток, со сбитыми костяшками пальцев и — даже во сне — суровой складкой между бровей. Она гладит его по жестким темно-каштановым волосам и думает, что завтра надо бы взять выходной, повидать своих мальчиков, привезти им игрушек и сладостей…
Всё сладкое имеет примесь горечи.
(Марциал)
Очередной скомканный листок полетел в корзину для мусора.
Он и сам не мог толком объяснить себе, что не так с этой птицей. Выполнена она была идеально. Перья настоящие, остальное — из «материалов, идентичных натуральным». Нет, чучело было превосходного качества. Значит, дело не в модели, а в художнике.
Дани обходил птицу с разных сторон, пробовал другие ракурсы, экспериментировал со светом… Листья, ветви — всё получалось, как надо, как задумано. Но не птица. Она смотрелась, как какой-то чужеродный объект.
… Этот зал художественной студии назывался Зеленым. Здесь был сад с фруктовыми деревьями и кустарниками, лужайки с цветами и сочной травой, небольшой пруд, наполненный прозрачной водой. Свет, щедро заливающий зал, был «имитацией солнечного света Изначальной».
Дани находился здесь уже около трех часов. Точнее, два часа сорок восемь минут. Слишком много — и для этого места, и для этой птицы.
Дани был уже в том возрасте, когда позволено самому составлять свой распорядок дня. Однако, он был уверен, что в этом случае суфи Гару, всё же, попеняет ему за непродуктивно потраченные часы. Тем более, что птица не получается… Единственное оправдание в том, что он не может сдаться, отступить, бросить начатое дело незавершенным. Он недоволен собой — это достаточный повод продолжать даже такое несерьезное занятие, как рисование.
