— Внутри дома я был только один раз.
— Как думаешь, смог бы это исправить?
— Возможно.
— Что ты узнал о передвижениях генерала?
— Ничего необычного. Проводит учения у городских стен. Редко бывает дома, но никогда не уезжает далеко.
— А девчонка?
— Бывает с визитами в обществе. Сплетничает.
Арин решил не рассказывать о проницательности, с которой девчонка говорила о ребенке Фарис. Как и о полном отсутствии удивления на лице, когда ее раб заговорил по-валориански.
— Она обсуждает отца?
Имел ли значение тот разговор в конюшнях? Для Плута — вряд ли. Арин покачал головой.
— Она никогда не говорит на военные темы.
— Это не значит, что не заговорит. Если у генерала есть план, она может быть его частью. Всем известно, что она хочет вступить в армию.
Арин не собирался произносить следующих слов. Но они вырвались из его рта и прозвучали обвинением:
— Тебе следовало сказать мне, что она музыкант.
Плут прищурился.
— Это не имело значения.
— Это имело достаточное значение, если ты попытался сбыть меня как певца.
— Благодари за это бога случая. Она не клюнула на возможность заполучить в дом кузнеца. Знаешь, как долго я пытался заслать кого-то в тот дом? Ты почти испортил все своей ребяческой выходкой. Я предупреждал тебя, как будет на арене. Я всего лишь попросил тебя спеть для толпы. Тебе всего лишь нужно было подчиниться.
— Ты мне не хозяин.
Плут взлохматил короткие волосы Арина.
— Разумеется, нет. Слушай, парень, когда я в следующий раз буду засылать тебя шпионом в дом высокопоставленного валорианца, обещаю рассказать тебе, что нравится тамошней леди.
Арин закатил глаза и собирался было уйти.
— Эй, — позвал Плут, — а что насчет моего оружия?
— Я работаю над этим.
*
Краем глаза Кестрел заметила, как Арин вошел в лавку ювелира, как раз когда тот говорил:
— Мне жаль, миледи, но эти камни ненастоящие. Просто милые стекляшки.
Кестрел облегченно сгорбилась.
— Не стоит так разочаровываться, — сказал ей ювелир. — Можете говорить своим друзьям, что это топазы. Никто не увидит разницы.
Позже в экипаже она сказала Арину:
— Я хочу от тебя правды.
Его лицо как будто побледнело.
— Правды?
Она моргнула. А затем осознала произошедшее недопонимание. Она не могла не почувствовать укол обиды: Арин считал ее такой госпожой, которая станет лезть в личную жизнь своего раба и требовать, чтобы тот рассказал ей детали своей встречи с другом. Она внимательно смотрела на него, и его рука сделала странный жест, поднявшись к виску, как будто чтобы убрать что-то с лица.
— Я не собираюсь вмешиваться в твою личную жизнь, — сказала она. — Твои секреты остаются твоими.
— Значит, ты хочешь, чтобы я доносил на других рабов, — ровным голосом сказал он. — Сообщал тебе об их проступках. Рассказывал, если кто-то украдет хлеб из кладовой или апельсин из рощи. Я не буду этого делать.
— Я прошу не об этом. — Перед тем как продолжить, Кестрел обдумала свои слова. — Ты был прав. Люди говорят мне то, что я хочу услышать. Я надеюсь на то, что ты будешь чувствовать свободу быть честным со мной, как в салоне Джесс. Я хочу знать, как ты видишь вещи на самом деле.
Он медленно ответил:
— Для тебя это будет важно. Моя честность.
— Да.
Последовало молчание. Затем он сказал:
— Возможно, я чувствовал бы большую свободу в разговоре, если бы имел большую свободу в передвижениях.
Кестрел поняла его условие.
— Я могу это устроить.
— Я хочу иметь привилегии домашнего раба.
— Они твои.
— И право одному ходить в город. Время от времени.
— Чтобы встречаться с другом.
— На самом деле, с любимой.
Кестрел помедлила.
— Отлично, — сказала она, наконец.
— О, нет. — Кестрел бросила через игральный стол улыбку. Она и еще трое игроков в «Клык и Жало» сидели на террасе на виду у гуляющих по лужайке гостей Фарис. — Вы вовсе не хотите делать это, — сказала Кестрел молодому человеку, расположившемуся напротив нее.
Пальцы лорда Айрекса замерли на карточке с простой изнанкой, которую он выложил на стол, готовый перевернуть ее и показать гравировку на другой стороне. Он поджал губы, а затем растянул их в ухмылке.
Ронан глянул на Кестрел со своего места за игральным столом. Он тоже знал о безжалостной натуре Айрекса, которая служила тому хорошую службу, особенно в рукопашной. Лорд выиграл последний весенний турнир — соревнование, которое проводили каждый год, чтобы молодые люди, еще не вступившие в армию, могли показать свои умения в обращении с оружием.
— Я бы на Вашем месте прислушался к ее словам, — заметил Ронан, лениво перемешивая свои карточки из слоновой кости. Беникс, четвертый игрок, оставил свои мысли при себе. Ни один, ни второй не знали, что после весеннего успеха Айрекс подходил к Кестрел. На праздновании своей победы, устроенном губернатором, Айрекс загнал Кестрел в укромное место и пытался добиться ее внимания. Его глаза тогда были почти черными и маслянистыми от высокомерия. Кестрел рассмеялась и улизнула от него.
— Уверена, Вы весьма довольны своей парой лисиц, — сказала Кестрел Айрексу, — но Вам понадобится кое-что получше.
— Я выложил карточку, — холодно произнес Айрекс. — И не имею права забрать ее.
— Я позволю вам. Один раз.
— Ты хочешь, чтобы я забрал ее.
— Ах. Значит, Вы признаете, что я знаю, какую карточку Вы намерены открыть.
Беникс поерзал на изысканном стуле леди Фарис, который застонал.
— Переворачивайте уже эту проклятую карточку, Айрекс. И ты, Кестрел: хватит дурачиться.
— Я всего лишь предлагаю дружескую услугу.
Беникс фыркнул.
Кестрел наблюдала за направленным на нее взглядом Айрекса, чья ярость все возрастала, по мере того как он пытался понять, были ли ее слова ложью, искренним советом или истиной, которую, как она надеялась, он посчитает ложью. Он перевернул карточку: лисица.
— Вам же хуже, — произнесла Кестрел и перевернула одну из своих карточек, добавляя третью пчелу к двум другим, которые уже лежали на столе. Она передвинула четыре золотые монеты ставки на свою сторону стола. — Видите, Айрекс? Я заботилась только о Ваших интересах.
Беникс порывисто выдохнул. Он откинулся на спинку жалобно скрипнувшего стула, пожал плечами и замер в безукоризненной позе удивленного смирения. Перемешивая карточки «Клыка и Жала», он не поднимал головы, но Кестрел заметила, как он бросил на Айрекса настороженный взгляд. Беникс тоже заметил гнев, который обратил лицо Айрекса в камень.
