Ознакомительная версия.
– Прочь с дороги, быдло!
Сила голоса бога хлестнула души городского отребья безжалостным кнутом, его воле невозможно было не повиноваться. Убогие нищие в жуткой панике со всех ног прыснули во все стороны, забились в щели, из которых выползли в надежде на случайную поживу, прикрыли лица руками, съежились комочками, пытаясь скрыться от страшного голоса. Они царапали себя грязными ногтями, стараясь изгнать зловещие звуки из головы и забыть, избавить память от кошмара более страшного, нежели их безнадежная жизнь.
Лишь один исхудавший уродец с изъязвленным лицом замешкался, не услыхав веления Энтиора по причине природной глухоты. На свою беду несчастный стоял как раз на дороге. Мрак ударил его копытами в чахлую грудь и проскакал по бьющемуся в предсмертных судорогах телу, пятная грязные лохмотья багровыми пятнами. Бог боли оказал просившему единственную милость, на какую был способен, освободил вольную душу от пребывания в убогой оболочке.
Конь нес всадника вглубь города по узким улочкам района бедняков и преступников. Энтиор явственно чувствовал, что цель уже близко, только теперь перед богом встала другая весьма необычная проблема. Восприятие близкой жертвы сделалось настолько полным, что охотник утратил представление о ее конкретном местонахождении. Вампир проехал еще пару минут, но его чувства не желали проясняться. Мысленно процедив проклятье, оскорбленный принц натянул поводья и полез за портретом белобрысого ублюдка.
Только и на сей раз великолепному Энтиору не дали завершить дела в тишине и спокойствии. Конечно, вампир ощущал поблизости присутствие сразу нескольких не спящих живых существ, но не думал, что они могут стать для него помехой. Однако проказник-случай вновь распорядился судьбой принца на свой лад. Пока его высочество изучало миниатюрное изображение блондина-оптимиста, настраивая себя на более обостренное восприятие, из заброшенного дома на относительно просторной улочке появилось пятеро мужчин.
– Смотрите-ка, парни, нам и ходить сегодня далеко не придется! – оскалил зубы в хищной усмешке высокий и тонкий как хлыст тип, поигрывая саблей. – Славная добыча! Восхвалим Джея!
– Эй, господин хороший, коли жить хочешь, с лошадки слазь, кошелечек, колечки на мостовую клади и быстренько беги отсюда! Ну! – подхватил другой молодой нахал, показав кривые, но довольно белые зубы.
Энтиор хранил молчание, в последний раз выверяя дорогу к дичи.
– Надо же, упрямится мальчик или стесняется! – рассмеялся третий, здоровый как медведь парень, даже не обнаживший оружия. – А может, чего другого услышать хочет?
– А что? – демонстративно поведя носом, вмешался четвертый грабитель, доставая ножи. – Может, и дождется! Вон как надушился, точно встречи с нами, как свидания, ждал!
– Так за чем же дело? Пускай портки снимает и на карачки становится, так и быть, обслужу, – расхохотался пятый, смазливый красавчик, уверенный в том, что всадник запуган до полусмерти и уже готов наложить в штаны от ужаса, и потянул руку к поводьям Мрака.
Энтиор убрал портрет в карман камзола и обвел взглядом ледяных глаз глумящихся придурков. Нет, не обычные грабители из низов, отребье улиц, стояли перед ним. Как ни старались парни корчить из себя таковых, но в их манере держаться, в словечках, в запахе слишком чистых для довольно неприглядной одежонки тел проглядывали сытые, а вернее уж зажравшиеся богатенькие мальчики, вышедшие на улицу в поисках острых ощущений. И теперь кто угодно, знающий бога боли, Ледяного Лорда, дознавателя Лоуленда, мог бы сказать беспечным взбесившимся балбесам, что они дождались своего часа.
– Замрите! – повелел идиотам принц, легко соскакивая с коня.
Жертвы голоса бога-вампира застыли на месте, не в силах пошевелиться или вымолвить хоть словечко. Только глаза бешено завращались в орбитах перетрусивших ублюдков, неожиданно осознавших: пусть сейчас и идет охота, но они не загонщики, а дичь. Энтиор прищелкнул пальцами, и маленький пятачок, на котором стояло пять живых статуй, залил тусклый серый свет; не торопясь, наслаждаясь ужасом пленников, вампир обнажил меч и кинжал. Подошел к первой жертве – хлыщу с саблей, начавшему разговор, и взмахнул мечом. Рука с саблей упала в пыль мостовой. Вампир аккуратно выколол парню глаза кинжалом и мягко, почти нежно, промолвил:
– Впредь лучше смотри, на кого поднимать клинок!
Кровь по желанию бога-вампира не хлынула жарким потоком, она сочилась тоненькой струйкой, даруя жертве не только боль, но и шанс на жизнь, жизнь калеки.
А Энтиор уже перешел ко второму парню, обстоятельно расписавшему, что именно ему надлежит оставить грабителям. Кинжал прошелся по пальцам кривозубого вора, и те, словно лепестки с цветка, посыпались вниз.
– Брать надо лишь то, что в состоянии взять, – произнес вторую сентенцию Энтиор, приблизившись к третьему врагу.
Парой взмахов кинжала принц отсек ему уши, губы и вырвал из открытого рта язык.
– Теперь ты поймешь, что такое стеснение, – холодно улыбнулся мучитель и, повернувшись к четвертому, отсек ему нос, обрубил у запястий руки, все еще державшие ножи, после чего любезно сообщил:
– Так ты сможешь унюхать гораздо больше.
Пятую жертву вампир оставил себе на десерт. Приблизившись к парню, в ужасе созерцавшему кровавую расправу над своими приятелями, Энтиор взмахом кинжала избавил его от портков и, аккуратно обтерев клинок о рубашку похабника, убрал его в ножны. Протянув руку, вампир одним рывком лишил глумливого идиота мужественности и пояснил, потрепав красавчика по щеке:
– Теперь тебя можно будет использовать только одним способом.
Вложив в ножны меч, Энтиор холодно усмехнулся, обвел взглядом творца скульптурную композицию из увечных, глаза которых кричали от отчаяния, ужаса и неимоверной боли. В сером цвете темная кровь, отрезанные конечности и сами изувеченные негодяи смотрелись великолепно. Эстетическое чувство и жажда мести бога были удовлетворены. Ублюдки получили по заслугам! Вскочив в седло, принц дал коню шпоры. Мрак сорвался с места прежде, чем вампир приказал:
– Отомрите!
Крики безумного страдания и крайнего отчаяния зазвучали уже за спиной бога боли. Он покарал оскорбителей, и каждый из них по его воле должен был принять ту боль, которая приведет его к грани смерти, но оставит жизнь, никчемную жизнь калеки, обреченного на жалость и презрение близких, ибо скрыть причины травм вряд ли окажется возможным.
Энтиор вовсе не считал своим призванием искоренение преступности, но он всерьез полагал, что на сем опасном поприще нет места дилетантам, тем более мрази, оскорбившей его и вставшей на пути его охоты.
Ознакомительная версия.
