У светлых много власти, и они не нуждаются в деньгах. Но они не владеют Росшанхорном, а подчиняются общим законам — за этим следит сам остров. И карает отступников. Как — непонятно, но при одной мысли об этом ноги холодеют от страха, несмотря на то что я давно сижу в самой горячей ванне.
Кроме светлых здесь есть представители всех стран Адальеры и просто свободные — старатели, травники и охотники, их семьи. А еще — шадаги. Не просто рабы, а нарушители границ, те, кого не звали на вторые небеса, и они попали сюда вопреки воле богов.
Как Лильрин — не помчался бы догонять меня, пылая желанием схватить, остался бы дома и жил счастливо. А здесь он не просто незваный гость, он тот, кто угрожал светлой и принес на Адальеру символ своей злобы — печать в ауре.
Эта печать видна каждому жителю острова, а не только светлым. И пока она там — отношение к Лильрину будет хуже, чем к животному. Потому что зверь не виноват в том, что он зверь, а человек делает выбор сам.
Ладно… с этим разобраться оказалось проще всего. А вот целое ведро «знаний» о здешнем целительстве, что на меня так здорово вылилось, — с этим сложнее. Просто так по наитию это самое ведро знаний не дается. Точнее, все это у меня уже есть, но как… учебные свитки перед глазами. Их надо прочесть, а потом много, много, много работать на практике, чтобы правильно и филигранно применять данную мне силу на пользу людям Росшанхорна. Бухнуть «дневной резерв», как я сделала с лордом там, на поляне, не хитрость. Когда я стану настоящей целительницей, я сумею с помощью того же объема силы спасти пятьдесят раненых, а не одного.
Тут мои размышления о дальнейшей судьбе оказались прерваны — за стеной вьющихся растений послышались быстрые мужские шаги и легкий шорох, а потом шаги так же быстро удалились. Я недоуменно наморщила лоб и опустилась обратно в воду — ну мало ли кто тут ходит. «Знаний» из ведра оказалось достаточно, чтобы понять: мне все равно никто не навредит здесь, в крепости светлых. Ну пробежался кто-то по своим делам, ну и что?
Не торопясь, со вкусом вымывшись, высушив и расчесав волосы, я переоделась в новые белые одежды, довольно удобные, хотя крой все равно оставался непривычным — нижние короткие штанишки, повязка на грудь (было бы что повязывать), рубашка, просторные штаны до щиколоток и длиннополая накидка без рукавов. Все светлые в цитадели одеты похоже. Но одна я теперь буду добираться до комнаты босиком.
Зря я так подумала. У порога женской половины обнаружились мои сандалии. Я на пару секунд застыла: Лильрин не мог их мне сюда принести, потому что я ясно и четко приказала ему сидеть в комнате до моего возвращения. Значит, это был Сириан? Но как он добыл обувь из-под кровати? Я очень сильно сомневаюсь, что мой «шадаг» отдал их добровольно и уж тем более позволил чужому мужчине самостоятельно там пошарить.
Уф-ф-ф… Надеюсь, они все же друг друга не покалечили. А, не могут же, точно! Ну, значит, наверняка обменялись бурными ругательствами и Сириан все же добыл сандалии. Ну и ладно… скажу ему спасибо позже, и то, если не окажется, что своей помощью он наделал мне новых проблем.
Есть у меня предчувствие, что бывший жених не одобрит мужского внимания к моей скромной персоне. Нет, пусть, конечно, думает что хочет. Но наблюдать изо дня в день его надутую и недовольную физиономию — то еще удовольствие.
Я не ошиблась в своих предположениях. Стоило мне переступить порог комнаты, как я буквально кожей ощутила повисшую в воздухе ярость. И опять подумала, что если бы этот мужчина мог убивать взглядом — лежать бы мне хладным трупом прямо на коврике у двери.
Если честно, это было трудно. Очень не по себе. Я всю жизнь зависела от других, я привыкла, что мужчина — царь и бог на этой земле, он всегда прав и его слова, его чувства и мысли всегда перевесят мою правоту. Было почти невыносимое желание втянуть голову в плечи и стать маленькой-маленькой, почти незаметной.
Хорошо хоть, мысли униженно попросить прощения не возникло. Но это просто потому, что я с детства была упрямой. До того как научилась не попадаться, никогда не признавала вины, никогда не каялась в том, в чем меня обвиняли. Чувствовала, что лучше умру на месте. И была за это не раз наказана сильнее.
Поэтому и сейчас я встретила этот взгляд спокойно. Я уже взрослая, а он мне больше не хозяин. Все наоборот.
— Потаскуха, — прошипел Лильрин, поняв, что пламенные взгляды на меня не действуют.
— Да, и что? — Спокойствие в моем голосе можно было резать ножом. Я не собиралась больше оправдываться, ни в чем и никогда. — Твое мнение по этому вопросу — последнее, что меня интересует в этой жизни. А если тебе больше нечего делать, кроме как раздумывать над моим поведением, иди и найди себе работу. Я думаю, тем людям, что метут двор и занимаются чисткой сараев, не помешают еще одни свободные руки.
Глава 17
Прошло уже больше семи дней, как я попала в коллегию. Сама поверить не могу — так мало, а уже кажется, что я была здесь всегда и прошлая жизнь мне приснилась. Возможно, свою роль сыграло то, что я впервые в жизни не затюканная нежеланная дочь и даже не послушница, хоть и способная и умненькая, но одна из многих. Здесь ко мне относились… носились со мной, короче, как с расписным храмовым барабаном.
А все дело было в том, что на меня эта «капля знаний» вылилась. Как оказалось, обычно это и бывает капля, в прямом смысле слова, в лучшем случае — пригоршня воды. И от того, насколько мокрым испытуемый вывалится из белых врат, зависит, какова будет его сила в дальнейшем, а также то, сколько свитков знаний ему предстоит «развернуть» в собственной голове.
Ну а я отличилась. Вылезла во двор мокрая как мышь, вода аж с волос на балахон капала, и в первый момент все присутствующие просто в ступор впали. Давненько такого не случалось, чтобы боги одаривали кого-то столь щедро.
Одна я не особо обрадовалась, потому что с детства помню старинную поговорку: кому много дано, с того много спросится.
Собственно, так и оказалось. Мне даже толком прийти в себя не дали, в тот же день, когда я впервые посетила купальню, познакомилась с Сирианом и отправила своего шадага на скотный двор, за меня и взялись.
А я не против. Мне все нравится. Мне без всякой божественной силы всегда нравилось лечить людей. И мои знания из нижнего мира оказались тут вовсе не бесполезны. Чтобы правильно срастить мышцы, кости, связки, надо знать, как это все устроено, что с чем соединяется, как двигается, куда может сместиться. Тут-то моя зубрежка из обители Белых Птиц и пригодилась. Свиток про устройство человеческого тела «развернулся» в голове сам собой. Одно знание наложилось на другое, и уже на третий день я уверенно отвечала на самые каверзные вопросы наставницы и могла прощупать на «манекене» любую мышцу или связку, а также безошибочно извлечь из куклы раскрашенные в цвет настоящих органов муляжи. И даже угадать, что в данном конкретном муляже неправильно. Для этого в «органы» наставница направляла энергию, а я должна была ее почувствовать, потом увидеть и определить цвет, вкус, плотность, даже запах «потоков». Если прибавить к этому то, что я принесла с собой из нижнего мира — умение определить болезнь по сотне разных внешних признаков, — я получала настоящее удовольствие от учебы.
Учиться оказалось настолько увлекательно, что я на несколько дней просто забыла про свое персональное наказание. Ушел куда-то сам работать в хлев и прочие дворовые постройки? Слава богам! Тем более что я его в тот же день видела мельком — одежду ему вернули, а также вооружили метлой. Самое то для Лильрина, пусть развлекается, главное, чтобы мне не мешал. Мне даже не интересно было, где он спит и что ест. Вроде бы от голода не падает — и ладно.
Я слишком сильно разозлилась в тот день. Потому что кто-кто, а этот мужчина не имеет никакого права судить мои поступки и высказываться по этому поводу. А я не собираюсь больше перед ним оправдываться. Даже не подумаю что-то объяснять идиоту, которому собственные предубеждения застят живой мир перед глазами. Пусть живет… как-то отдельно. В конце концов, есть люди, которые с юности и до самой старости работают прислугой и вполне счастливы. Да, высокородному воину это может показаться унизительным, хотя вряд ли физически сложным — не зря же он тренировался и проходил все эти «ступени выносливости», о которых взахлеб рассказывали мои братья, когда возвращались из воинских учебных лагерей.
