в том, что обращение шамана к духам было многодельной и долговременной процедурой. Но с вождем не спорят, потому он издал тяжелый вздох и занялся приготовлениями.
Для этих целей на площадке перед входом в пещеру строился небольшой конусообразный дольмен с входным отверстием на боковой стенке вверху и отделением для топки внизу. Откровенно говоря, походило это сооружение на паровой котел на толстых корявых ножках, и строилось из г... глины, камней и палок. Каждый раз тот дольмен выглядел по-разному, зато всегда неряшливо и кособоко, но шаман гордился своим трудом и занимался этим исключительно сам.
А когда священный очистительный дольмен бывал достроен, устраивалось ритуальное песнопение, разводился в топке огонь, и шаман, раскрашенный во все цвета радуги, вместе со своими грибами и травками забирался внутрь. Отверстие замуровывалось, оставалась только небольшая круглая дырка для вентиляции.
Шаману полагалось сидеть внутри и упревать, ожидая откровений от духов. А его добровольные ассистенты должны были постоянно поддерживать в топке огонь. Сидеть приходилось долго. Иногда по нескольку дней. Вполне понятно, что он ненавидел эту процедуру.
***
И вот, пока дольмен строился, племя решило налечь на еду.
Вынужденное безделье почему-то повышает аппетит, а это уже вызывает озабоченность. Чтобы бравые охотники не сожрали все запасы продовольствия, вождь велел тренироваться. Или чистить оружие. Или еще чем-нибудь заняться, только не мелькать перед носом и не приставать к женщинам!
В принципе, женщины никогда не бывали против того, чтобы к ним приставали, но раз вождь сказал...
В общем, пока шаман работал на благо общества, обществу надо было чем-то заняться.
Занятий нашлось много, и они были разные. Кто-то выбирал насекомых из своей шевелюры и незаметно закидывал их в шевелюру соседу. Кто-то проветривал шкуру, кто-то и впрямь чистил оружие или тренировался. Молодые парни увлеченно спорили, чей козявочный шарик больше. Почтенные отцы семейства наслаждались визгом детей и ворчанием жен. Старики просто грели косточки на солнышке.
Идиллия.
И как обычно, юный поэт все испортил. Сначала он пытался начать исполнять песнь собственного сочинения, но его голос никому не нравился, а песни тем более. Так что поэта побили огрызками и отправили с глаз долой петь за пределами звуковой досягаемости.
- И пойду! – вопил он, продираясь сквозь заросли. - И пусть меня слушают камни, деревья и животные! Они понимают в искусстве больше, чем вы! Они...
Он застыл на полуслове.
Под плодовым деревом толстым ковром лежали перезрелые плоды, а вокруг разносился дивный аромат брожения. В этих самых перебродивших плодах, зарывшись по колено, копошились несколько бородавочников и быстро работали челюстями. Инстинкт подсказывал ему, что бородавочники - еда. Но, во-первых, убить их было нечем, не голыми же руками, а во-вторых, его исследовательская натура почуяла, что стоит на грани величайшего открытия современности.
Наевшись, кабанчики один за другим отвалили в сторону, только двигались они по какой-то очень странной траектории, а главное, на их поросячьих рожах было написано райское блаженство.
Он просто должен был попробовать.
Да. Да. Да!
Правда, походка у поэта тоже сделалась зигзагообразная, зато ощущения какие! Какие ощущения!
Когда эффект от употребления перебродивших фруктов немного ослабел, он набрал полную набедренную повязку драгоценного продукта и помчался назад. Там ему были не рады, во всяком случае сначала. Но раз он не собирался терзать их уши своим пением, согласились выслушать. И вот, на суд племени был представлен красочный рассказ, подтвержденный небольшой дегустацией.
Когда фрукты распробовали, все, за исключением шамана, занятого постройкой, повалили на ту полянку толпой. Нет, естественно, шаман тоже хотел. Но вождь с грозным видом показал на недостроенный дольмен и выдал комбинацию звуков, означавшую:
- Куда пошел? А кто будет работать? Чтоб к вечеру все было готово!
Шаман и раньше недолюбливал поэта, после этого он невзлюбил его еще больше.
***
Дольмен был достроен к ночи, и шаман забрался в него, а задача ассистентов, которых отослал к нему вождь, заключалась в том, чтобы поддерживать в топке огонь.
Оооо! Никогда еще не поддавали шаману такого жара!
Ух, а какого жара поддавал народ на той поляне... После определенного количества съеденных перебродивших фруктов уже никто не помнил, что делал, где спал. И с кем спал.
***
Утро потом пришло как обычно. Только чувствовали себя участники вечеринки не как обычно, у всех почему-то болела голова, тряслись руки, а в глотке бушевал пожар. Поэт проснулся позже всех и обнаружил себя на верхушке какого-то здорового камня. Такого приятно горячего камня...
Вроде вчера этого камня не было, а может, и был, ему было как-то неважно. А потому, почесав кудлатую голову, в которой после вчерашнего шумело и стреляло, он без всякой задней мысли помочился вниз.
На самом деле это был никакой не камень, это был дольмен, в котором шамана, ожидавшего откровений духов, в ту ночь прожаривали с особым усердием. И дольмен теперь пыхал жаром, что твоя печь.
Нет, шаман и раньше терпеть не мог поэта...
Но теперь, когда тот умудрился написать аккурат в вентиляционное отверстие его дольмена, шаман возжаждал его крови. И в тот момент, на пике эмоций, как раз пришло к нему откровение свыше. Теперь он знал, как решить проблему с соседями! И тогда настанет Новая эра. Это знание помогало не задохнуться в аммиачном дыму, пока он пытался выбраться наружу.
Вонь по всему становищу распространилась ужасная. Несчастным охотникам, мучимым похмельем, окончательно поплохело. Вождь орал дурным голосом, что его сейчас вырвет, и требовал разобраться, какая сволочь испортила воздух. К тому моменту, когда полузадохшийся шаман таки разбил стенку дольмена и выкарабкался, общество созрело для принятия самых кровавых решений.
Шаман отдышался, протянул руку, указывая на поэта, и провещал:
- Духи хотят жертву! Его!
- Почему меня? – возмутился поэт, - Может быть, они хотят кого-то другого?
- Нет, я сказал, они хотят тебя! – шаман злобно упорствовал, его скрюченный палец почти ткнулся поэту в грудь.
- Да! – поддержал шамана вождь, - Он отравил меня! В жертву его!
- Да! – заорали остальные. - В жертву его!
На лице шамана расцвела улыбка голодного крокодила, он вытащил ритуальный каменный нож и облизнулся:
- Теперь ты мой. Берите его и тащите сюда. И принесите самых лучших красок, жертва должна быть красивой.
А потом пробормотал:
- Но сначала я отрежу твой поганый отросток.
Поэту нравилось раскрашиваться и быть красивым, но мысль лишиться ценного отростка совершенно не нравилась. И уж совсем ему не хотелось становиться жертвой. Так что, увидев хищно оскаленную
