— Это нелегко исправить, не так ли?
— Нет. Я даже не знаю, как они изготовили эти конкретные детали, так что замена их — если мы вообще сможем их заменить — будет настоящей проблемой. — Она вставляет свой квадрат обратно в стену, а затем осторожно забирает у меня панель и ставит ее на место. — Я не сдаюсь, но на это потребуется время.
Время — это то, чего, как мне кажется, у меня нет. Я сдерживаю слезы разочарования.
— Как долго? Недели? Месяцы? — От одной мысли о том, чтобы продержаться еще несколько месяцев, мне хочется вылезти из собственной кожи.
Харлоу бросает на меня сочувственный взгляд.
— Может быть, дольше, девочка. Я не знаю. Я стараюсь делать все, что в моих силах, но это инопланетная технология. Если я не смогу подключить часть A к разъему B, я, возможно, ничего не смогу сделать. То, что я могу сделать, довольно просто. И мое время для работы над вещами ограничено, между Рухом и Рухаром, и повседневными делами. У меня не так много времени, чтобы возиться с машинами, как бы сильно я этого ни хотела.
Она права. Конечно, она права. В повседневной жизни так много дополнительных хлопот, что они отнимают много времени. Вы не можете просто купить новую рубашку в магазине — вы должны поохотиться на животное, обработать кожу, вырезать ее и сшить, прежде чем сможете ее носить. Все на Не-Хоте занимает шесть шагов вместо одного, и это съедает день. Я знаю, Харлоу старается, но мысль о том, чтобы ждать месяцы или дольше? Я не могу. У меня нет столько времени.
Я кладу руку на лоб, пытаясь собраться с мыслями. Я слышу, как Рух и Хэйден тихо разговаривают в соседней комнате — я знаю, что они близко, потому что мой кхай безумно мурлычет. Это не прекратится.
Есть только один способ остановить это, если я не могу избавиться от своей вши. Беспокойство сжимает мой желудок. Секс с Хэйденом.
Секс с кем-то, кто меня ненавидит. Фу.
В прошлом у меня был плохой секс. Я подвергалась насилию со стороны приемных родителей, была изнасилована инопланетянами и ходила на ужасные свидания, где все выходило из-под контроля. Я совершала плохой выбор, и мне навязывали плохой выбор других. Я пережила все это. Я смогу жить, если у меня снова будет ужасный, неприятный, нежеланный секс.
Но мысль о том, чтобы втянуть в это ребенка? Это кажется таким неправильным.
Я в ловушке. Я не знаю, что делать.
— Мне жаль, — говорит Харлоу. Ее рука касается моей. — Я действительно хотела бы помочь.
— Все в порядке. Я что-нибудь придумаю. — Я не знаю что, но из этого должен быть выход.
Я отступаю в одну из старых комнат корабля, просто чтобы убраться подальше от остальных. Харлоу занята ребенком и сборкой пазлов из деталей, а Рух и Хэйден готовят еду у костра. Мне не хочется разговаривать или держать ребенка на руках — в кои-то веки, — поэтому я прячусь подальше, где у меня может быть немного времени наедине с собой, чтобы подумать.
Задняя часть корабля не используется. Харлоу и Рух остаются впереди, а ша-кхаи никогда не углубляются в исследования недр. Они не доверяют кораблю, особенно с тех пор, как «стены» (двери) начали открываться и открывать новые проходы. Сейчас я спускаюсь по одному из них, поднимаюсь по паре металлических лестниц, выдержавших испытание временем, и иду по узкому коридору. Пол испещрен дырами и в некоторых местах слаб, с потолка свисают провода. В воздухе дует холодный ветерок, который говорит мне, что где-то поблизости пробит корпус. Но здесь тихо и уединенно.
Это тоже жутко.
Есть следы того, что здесь когда-то жили люди — забытый клочок одежды, который почти истлел. Старая круглая канистра, значение которой я не могу расшифровать. Что-то, что выглядит так, словно когда-то было детской игрушкой. Я ни к чему не прикасаюсь, чувствуя необходимость существовать здесь, ничего не нарушая. Я не хочу ворошить прошлое, я просто хочу разобраться в хаосе в моей голове.
Я сажусь на край жесткой койки, которая выступает из одной из металлических стен. Если здесь когда-то и был матрас, то он давно сгнил. В углах огромного квадрата есть мусор и немного грязи, и я провожу по нему рукой в перчатке, прежде чем лечь и уставиться в потолок. Есть трещины, которые пропускают свет, и большой кусок черного металла выглядит так, как будто он вот-вот упадет внутрь, но я не двигаюсь.
Если судьба собирается облапошить меня, что ж, хуже, чем сейчас, быть не может.
Хэйден — моя пара. Я ощущаю вкус слов на своем языке и обнаруживаю, что все еще не могу примириться с ними. Я болею уже почти месяц из-за борьбы со своей вшой, и я так устала. Так измучена как разумом, так и телом. Вошь не дает мне покоя. Я постоянно дергаюсь и осознаю — даже во сне — и не могу расслабиться. Моя киска болит, чего я никогда раньше по-настоящему не испытывала. Не боль от жестокого обращения, а глубоко внутри, пустая, гложущая боль, как будто я нуждаюсь в том, чтобы меня заполнили.
По напеву вши, я думаю, что да. Сначала я должна быть наполнена Хэйденом, а затем ребенком, которого он собирается оставить внутри меня. Бессловесное разочарование закручивается спиралью во мне, но я сдерживаю его.
У меня уже была ночь слез. Я не позволю себе большего. Мне нужно решение. Поэтому я ложусь на спину и обдумываю варианты.
У меня… на самом деле их нет.
Я пыталась отрицать свою вошь. Я занимаюсь этим в течение последнего месяца, и это ни к чему не привело, кроме изнеможения и выжимания сил. В некоторые дни я не чувствую в себе достаточно сил, чтобы встать с постели. Я не могу продолжать в том же духе вечно. Так что это большой минус.
Я не могу безопасно вытащить свою вошь из груди. Не без хирургического аппарата, который в настоящее время сломан. Так что это не вариант.
Я могла бы… убить Хэйдена.
Я немного порочно хихикаю при этой мысли. Ладно, я совершенно точно не могу убить Хэйдена. Мало того, что он сильнее меня, я никогда не смогла бы жить с собой, если бы причинила вред другому человеку. Я не такая. И я не испытываю к нему ненависти. Я просто ненавижу быть привязанной к нему.
Какой вариант это оставляет?
Боюсь, только один.
Я с трудом сглатываю, думая о том, что буду связана с Хэйденом. Одна ночь неприятного секса с мужчиной, который презирает меня и заставляет чувствовать себя ничтожеством? Я могла бы пережить это. Я, конечно, этого не хочу, но у меня бывало и похуже, и я это пережила. Меня пугает то, что будет дальше.
В том, чтобы сдаться, есть большой плюс. Ребенок. Я прижимаю руки к груди и представляю, как мой живот наполняется новой жизнью. Я представляю себе своего собственного ребенка, которого можно обнимать и любить. Мое сердце болит от желания. Я бы хотела ребенка. Я бы так сильно этого хотела. За всю мою жизнь никогда не было никого или чего-либо, кто любил бы меня безоговорочно. Сколько я себя помню, меня бросали из одной приемной семьи в другую, и у меня никогда не было домашнего животного. Такой милый ребенок, как пухленькая Рашель Лиз, был бы потрясающим. Я бы даже взяла маленького плаксу вроде Рухара Харлоу, потому что, когда он улыбается своей детской улыбкой, вы чувствуете, что весь ваш мир становится ярче.
Ребенок. Моя вошь хочет, чтобы у меня был ребенок. Слезы угрожают подступить к моим глазам, и я чувствую прилив желания и любви такой силы, что мой кхай немедленно начинает мурлыкать, без сомнения, думая, что Хэйден находится в комнате.
И это возвращает меня на землю.
Хэйден.
Если я поддамся резонансу — а все в моем теле вот-вот выйдет из строя, так что, похоже, у меня нет выбора, — меня будут считать его парой. Его женой. Я буду привязана к нему навсегда. Я застряну с тем, что он будет смотреть на меня с презрением каждый день до конца моей жизни. Его раздраженное насмешливое фырканье каждый раз, когда я заговариваю. Он будет ломать меня до тех пор, пока я не стану никем.
И это та жизнь, в которую я приведу своего ребенка.
Томительная боль наполняет мою грудь. Мои родители никогда не любили меня, отдали на усыновление в возрасте двух лет. Я всегда мечтала о настоящей семье и о том, чтобы жить долго и счастливо. Что однажды все плохое, через что я прошла, останется позади, и это будет стоить того, потому что у меня не будет ничего, кроме счастья, до конца моей жизни.
