Я замолчала. Дальнейший разговор не имел смысла — большего я не добьюсь. Я вновь утопала в мягкой спинке сиденья и впервые за последнее время чувствовала себя спокойно, определенно. Мы уходим.
Больше я не заговаривала с Мателлином. Корвет мягко опустился перед трапом, мы вышли на платформу. Теперь старик подчеркнуто не замечал меня. Демонстративно не смотрел. И меня это устраивало. Он свернул в одном из коридоров, а меня провожала Лана. Я пыталась считать повороты, замечать какие-то особые заклепки, отметины, царапины, но не слишком преуспела. Ничего, мы найдем выход.
Наконец, мы остановились у нужной двери. Верийка провела толстым пальцем по полочке ключа, дверь зашипела. Я вдруг повернулась и увидела за спиной двух «черных» имперцев. Гарнизонных. Едва я шагнула в проем, ни встали по бокам.
Я на мгновение потерялась в пространстве от этого удара — они все предвидели.
15
Индат разрыдалась, увидев меня. Впрочем, когда закрылась дверь, я тоже разрыдалась. С каким-то небывалым наслаждением. Дома я прятала слезы, потому что их прятала мама. Я хотела быть достойной дочерью, во всем походить на нее. Но слезы впрямь приносили облегчение. Уже не так давило в груди, не так тяжело дышалось. Я будто выплакала засевшую внутри субстанцию.
Индат обняла мои колени, прижалась щекой:
— Госпожа, я очень боялась, что больше не увижу вас.
Я тронула кончиками пальцев ее жесткие черные кудри, похожие на упругую металлическую проволоку:
— Я сама боялась. Думала, не вернусь.
Между нами не было тайн, как не может их быть между лучшими подругами. Мне ни к чему было изображать надменную госпожу. Я до жжения в груди не хотела быть похожей на них всех. Не хотела смотреть на человека рядом, как на предмет мебели или домашнего зверька. Никогда, никогда моя Индат не узнает такого мерзкого отношения! Я не могла даже вообразить, что какой-то родовитый мерзавец может заставить ее раздеться и прислуживать в таком виде.
Я коснулась губами ее макушки:
— Нас заперли, Индат. Опять заперли. И поставили охрану у двери.
Она подняла голову, кивнула:
— Говорят, до Сердца Империи еще две недели.
— Кто говорит?
— Один из рабов господина Мателлина. Перкан. Без вас меня не запирали, я даже на улицу выходила.
Я невольно отстранилась. Смотрела на Индат сверху вниз. Она какое-то время тоже смотрела на меня, но потом отвела глаза. Я готова была поклясться, что белые пятна на ее лице порозовели. Она краснела!
Даже остатки слез в моих глазах мигом просохли.
— Раб? Перкан? Кто это? Где ты говорила с ним?
Индат встрепенулась, подскочила. Кинулась к багажному контейнеру и порылась в углу. Подошла ко мне со сжатым кулаком. Ее остроносое личико светилось какой-то шкодной гордостью. Так бывало в детстве, когда мы умудрялись сделать какую-то мелкую пакость. Например, стащить из кухни лишнюю подсчитанную конфету. Я знала, что за нее влетит, оттого в этой мелочи было столько геройства. А потом мы ее делили пополам.
Я посмотрела на плотно сжатый кулак Индат:
— Что?
Она повернула руку ладонью вверх, разжала пятнистые пальцы. И я увидела пластинку адресного чипа. Я какое-то время просто смотрела, потом подняла глаза:
— Что это?
Вместо ответа Индат широко улыбнулась и кивнула. Я все поняла, но оставались одни вопросы.
— Как? Где ты это взяла?
Она аккуратно перевалила хрупкий чип на мою ладонь:
— Не я — Перкан, — белые пятна на ее лице вновь окрасились розовым. — Он достал.
— И с чего бы ему нам помогать? Ведь выходит, он украл у своего господина.
Индат делано пожала плечами, но это вышло так кокетливо, что я искренне удивилась. Могла бы Индат очаровать какого-то там Перкана? Да, запросто! Она очень милая. Но… Я нахмурилась, заглянула ей в глаза:
— Ты же не…
Индат даже отскочила, будто ее ударили током:
— Да что вы, госпожа моя! Разве я могу такое натворить без вашего разрешения! А за поцелуй-то уж ругать не станете. Должна же я была хоть что-то наобещать.
Мне сделалось не по себе:
— Поцелуй?
Она залилась краской сильнее прежнего:
— Впервые! Клянусь, госпожа.
А меня будто облили холодной водой. Смыли сиюминутную радость, которая охватила меня от сюрприза Индат. Какая ирония… Наверное, я побледнела, потому что увидела тревогу в ее черных глазах:
— Что с вами, госпожа моя? Неужели мой поступок так расстроил?
— Какой он? Этот Перкан? Он тебе понравился?
Было ясно по тому, как пятна на лице Индат вновь густо залила краска, делая кожу гораздо однороднее. Она низко опустила голову:
— Понравился, госпожа. Я его еще на Альгроне заметила. И он меня. Вериец, как и я. Только его кожа гораздо лучше моей. Наверное, он стоит намного дороже.
Я какое-то время молчала, думая совсем о другом. Наконец, поднялась, чтобы убрать чип в шкатулку с украшениями. Смотрела на гладкую блестящую пластинку с выпуклой полосой у одного края:
— Ты уверена, что это мой?
На лице Индат отразилось замешательство. Она пожала плечами:
— Перкан сказал, что ваш. Стал бы он брать хозяйское, госпожа? За это же накажут!
Я кивнула. Достала шкатулку, убрала чип на самое дно:
— Спасибо тебе, Индат. Конечно, я не сержусь. Только будь осторожна.
Она кивнула, но в ее глазах плясало беспокойство:
— Вы не рады, госпожа?
Я улыбнулась:
— Рада, Индат. Ты молодец.
Она покачала головой:
— Я же вижу. Что случилось?
Я будто ждала этого вопроса. Рассказала все, как есть, ничего не скрывая. Мне некому было довериться, кроме моей Индат. С каждым словом я видела, как вытягивается ее остренькое личико, как стекленеют глаза. Она была поражена до глубину души.
— Как же он посмел, госпожа? Вы не какая-то рабыня!
Я кивнула:
— Кажется, для них это не слишком большая разница, Индат. Как видишь, даже ты оказалась свободнее меня. Тебе удалось то, что я бы не смогла. Для имперцев я — никто.
Индат с жаром покачала головой:
— Быть такого не может! Вот увидите: мы приедем, и все прояснится.
Я кивнула, но промолчала. Иллюзии рушились. Я уже не разделяла наивные надежды Индат.
16
Однообразие быстро затирало память, искажало время, притупляло эмоции. Произошедшее на Форсе теперь казалось дурным сном. Вновь дни и ночи отмеряли завтраки, обеды и ужины. И даже присланные мне вдруг Мателлином сладости не доставили ожидаемого удовольствия. Откуда он узнал о моей любви к конфетам? Впрочем, какая разница? Он мог решить, что все женщины любят сладкое. Может, так и есть. Это мама демонстративно подчеркивала, что не любит конфеты. Я так удивлялась: как их можно не любить? И только теперь поняла, что она просто отказывалась, чтобы больше досталось нам с мальчиками. И такие крошечные поступки говорили о ее любви громче любых слов.
Я опустилась в кресло у иллюминатора, смотрела в черноту космоса:
— Разве ты не идешь сегодня?
Индат вздрогнула, встрепенулась, посмотрела на часы:
— Иду, госпожа. Если позволите.
Я кивнула:
— Только аккуратно. Чтобы вас не видели.
Она кивала в ответ.
Меня выпускали неохотно. Да я и не рвалась — не было смысла блуждать по кораблю. А Индат выходила беспрепятственно, обосновывая это моими нуждами. Даже бывала на кухне. Но не кухня была ее целью. Я знала это, и не намеревалась чинить препятствий. Пусть хотя бы она будет короткое время счастлива.
Я даже не могла вообразить, где они с Перканом встречались. Как тому удавалось ускользнуть от толстяка. Я просто видела, как перед каждой встречей прояснялось личико Индат. Он нравился ей, этот парнишка. Может, она даже была влюблена. Пусть они виделись не больше пяти минут в сутки, но это были такие важные для нее, такие долгожданные минуты. Я поддерживала, как могла. Видела в этом своеобразную маленькую месть им всем, старику Мателлину. Если мне не суждены встречи с тем, в кого я влюблена, пусть они будут у Индат.
