Хотя сейчас… трудно сказать, как им удалось так сдружиться. У них с Блэем были разные пути… Когда-то у них было много общего, сейчас же не было ничего, кроме общего врага… да и на поле боя Куин оставался привязан к Джону, поэтому они с Блэем не были даже партнерами в драке.
Дерьмо, взрослый в нем осознавал, что именно так и происходят некоторые вещи. Но ребенок оплакивал потерю более, чем…
Раздался щелчок, нарушивший гармонию природы.
Из темной комнаты, не принадлежащей ему, на террасу вышел Блэй. Он был одет в черный шелковый халат, босой и с влажными после душа волосами.
На шее виднелись отметины от укусов.
Он остановился, когда Куин оттолкнулся руками от балюстрады.
— О… привет, — сказал Блэй и мгновенно обернулся, словно желая убедиться, что дверь, через которую он вышел, была закрыта.
«Там Сакстон, — подумал Куин. — Спит на простынях, где они устроили королевский беспорядок».
— Я как раз собрался уходить, — проговорил Куин, ткнув через плечо большим пальцем. — Слишком холодно, чтобы торчать тут так долго.
Блэй скрестил руки на груди и отвел взгляд.
— Да. Холодновато.
Спустя мгновение, парень шагнул к балюстраде, и запах его мыла защекотал ноздри Куина.
Никто из них не двигался.
Прежде чем уйти, Куин прочистил горло и бросил:
— Все прошло нормально? Он… хорошо к тебе относился?
Боже, его голос был таким хриплым.
Блэй сделал глубокий вдох. Затем кивнул.
— Да. Все прошло хорошо. Это было… правильно.
Взгляд Куина переместился от его приятеля… чтобы рассчитать расстояние до каменного патио внизу. Хм-м… если прыгнуть, возможно, ему удастся выбросить образы этих двоих из своей головы.
Конечно, это могло превратить его мозг в яичницу, но если подумать, неужели это так плохо?
«Сакстон и Блэй… Блэй и Сакстон…»
Дерьмо. Какое-то время он молчал.
— Я рад. Я хочу, чтобы ты был… счастлив.
Блэй не стал комментировать и вместо этого пробормотал:
— Кстати, он был благодарен. За то, что ты сделал. Думал, что это немного перебор, но… он сказал, что в тайне ты всегда был рыцарем.
О, да. Абсолютно. Ну коне-е-ечно, это дерьмо было его вторым именем.
Интересно, чтобы запел Сакстон, узнай он, как у Куина чесались руки выволочить его из дома за его великолепные светлые патлы. А еще лучше, растянуть на мелком гравии у фонтана и проехать по нему пару раз на «хаммере».
Вообще-то нет — не на гравии. Лучше прямо в вестибюль вломиться на «хаммере» и сделать это там. Он хотел что-то действительно твердое под телом парня… чтобы это походило на отбивание котлет на разделочной доске.
«Да Бога ради, он же твой кузен», — пропищал тоненький внутренний голосок.
«И…?» — встряла сильная его половина.
Прежде чем он полностью превратился в свихнувшегося шизофреника, Куин отошел от балюстрады… и всей этой суицидальной фигни.
— Ладно, я лучше пойду. Сегодня я выхожу с Джоном и Хекс.
— Я спущусь через десять минут. Нужно только переодеться.
Посмотрев на красивое лицо своего лучшего друга, Куин почувствовал себя так, словно никогда не замечал этих рыжих волос и голубых глаз, этих губ и очертаний скул. А все потому, что на протяжении всей их истории, он что-то искал, что-то, что смогло бы повернуть все вспять и вернуть их обратно в то время.
Все, что приходило ему на ум… «Я скучаю по тебе. Я так чертовски скучаю, что это приносит боль, но не знаю, как найти тебя, даже если ты стоишь прямо передо мной».
— Ладно, — сказал Куин. — Увидимся на Первой Трапезе.
— Хорошо.
Куин направился к двери в свою комнату. Когда он взялся за холодную латунную дверную ручку, его голос прозвучал громко и четко.
— Блэй.
— Да?
— Береги себя.
На этот раз голос Блэя был хриплым, почти надтреснутым.
— Да. Ты тоже.
Потому что фраза «береги себя» была именно той, что всегда произносил Куин, когда кого-то отпускал.
Он вернулся в комнату и закрыл дверь. Двигаясь по инерции, он достал ножны для своих кинжалов, пистолеты и прихватил кожаную куртку.
Забавно, он едва ли мог вспомнить свой первый секс. Он, конечно, помнил женщину, но этот опыт не оставил неизгладимого впечатления. Как и те оргазмы, которые он дарил и получал после. Просто много веселья, много сладких стонов, много целей, которые уже определены и реализованы.
Ничего, кроме траха, который легко забыть.
Но, направившись в вестибюль, он понял, что первый раз Блэя будет помнить остаток всей своей жизни. Они отдалились друг от друга, и сейчас та тонкая нить, что их связывала, утратила свою прочность и порвалась.
Жаль, что свобода оказалась тюрьмой вместо открытого горизонта.
Когда его ботинки застучали по мозаичному полу у основания лестницы, песня Bic-lighter [122]Джона Мелленкампа [123]эхом раздавалась у него в голове… и хотя ему всегда нравилась эта песня, он раньше никогда не понимал истинное значение ее слов.
Словно желание, чтобы все оставалось по-прежнему.
«Жизнь продолжается… долгое время спустя жизнь полная захватывающих приключений продолжается…»
***
В ванной комнате Джона Хекс стояла под струями горячей воды, ее руки лежали на груди, ноги были расставлены по разные стороны от слива, и водяные струи ударяли ей в затылок, прежде чем, спустившись на плечи, скатиться по спине.
«Татуировка Джона…»
Проклятье…
Он сделал это в память о ней… поместил ее имя на свою кожу так, чтобы она всегда оставалась с ним. В конце концов, нет ничего более постоянного… черт, именно поэтому на брачной церемонии мужчинам вырезали имена на их спинах. Кольца могли потеряться. Документы просто порваться, сгореть или пропасть. Но этого никогда не случится с твоей кожей, которая всегда с тобой, куда бы ты ни пошел.
Боже, ее никогда по-настоящему не интересовали все эти женщины в платьях, с длинными и красивыми волосами, с макияжем на своих мордашках и милым нежным характером. Во всяком случае, такие атрибуты женственности казались ей проявлением слабости. Но сейчас, в этот тихий миг, она поняла, что завидует этим шёлковым платьям и парфюмам. Какую гордость, должно быть, они испытывали, зная, что их мужчины носили свои обязательства на спинах каждую ночь, пока были живы.
Джон будет чудесным хеллреном…
Господи… когда он найдет свою пару, что, черт возьми, он собирается делать с татуировкой? Вырезать имя своей женщины под ней?
По правде говоря, Хекс не хотела, чтобы ее имя оставалось на спине Джона до конца его жизни. Правда. Вернее, не совсем. Ведь это сделало бы ее эгоистичной сукой.
