— Джослин понемногу распродавала свои драгоценности, — сообщил Люк. — От Валентина ей остались некоторые фамильные украшения Моргенштернов. Любая безделица могла принести серьезные деньги, если пустить с молотка.
— Надеюсь, она нашла какое-то утешение, распродав собственность Валентина, — сказал Саймон, потянувшись за третьим куском пиццы.
Клэри в очередной раз поразилась тому, сколько парни ее возраста способны слопать, не заработав заворот кишок и даже не растолстев.
— Не странно было повстречать Маризу Лайтвуд после стольких лет? — спросила она Люка.
— Мариза не сильно изменилась. Как ни удивительно, сейчас она больше похожа на себя, чем когда-либо.
Клэри вспомнила стройную девушку со вздернутым подбородком на фотографии, виденной когда-то у Ходжа, и подумала, что Люк, пожалуй, прав.
— Она и правда надеялась, что ты умер? — спросила Клэри.
— Да, — улыбнулся Люк. — Не то чтобы из ненависти… Просто всем было бы спокойнее и удобнее, если бы я умер. По крайней мере, никто не думал, что я выживу, да еще сделаюсь вожаком стаи в центре Манхэттена. Работа Охотников — сохранять хрупкий мир с нежитью. А тут вдруг появляюсь я, с немалой обидой на Конклав и наверняка с целой грудой камней за пазухой. Конечно, они будут ждать от меня какой-нибудь выходки.
— А от вас стоит ждать выходки? — спросил Саймон.
Пицца кончилась, и он, не глядя, стащил лежащую перед Клэри обгрызенную корку.
— Почтенные обыватели вроде меня не устраивают «выходок». Это несолидно.
— Почтенные обыватели не превращаются раз в месяц в волков, — заметила Клэри, — и не охотятся под полной луной.
— Могло быть и хуже, — пожал плечами Люк. — И с которые с приближением старости начинают швыряться деньгами, приобретать спортивные автомобили и спать с фотомоделями.
— Вам всего тридцать восемь, — напомнил Саймон. — Какая еще старость?
— Спасибо, очень мило с твоей стороны. — Люк с надеждой заглянул в опустевшую коробку и тяжело вздохнул, — Жаль только, что ты слопал пиццу.
— Всего-то пять кусочков съел! — возмутился Саймон.
— А сколько вообще кусочков в пицце, умник? — поинтересовалась Клэри.
— Меньше пяти кусочков — это даже не серьезно. Так, перекус! — серьезно сказал Саймон, раскачиваясь на стуле, и с опаской покосился на Люка. — Теперь вы обратитесь волком и сожрете меня?
— Разумеется, нет. — Люк запихнул коробку в корзину для мусора. — Тебя будет невозможно переварить — сплошные жилы!
— Зато я кошерный, — жизнерадостно сообщил Саймон.
— Если к нам на огонек заглянет какой-нибудь ликантроп-иудей, я непременно тебя отрекомендую, — заверил Люк и посерьезнел. — Возвращаясь твоему вопросу, Клэри, могу добавить одно. Повстречать Маризу действительно было очень странно, но дело не в ней, а в окружающей обстановке. Институт напомнил мне Зал Договоров в Идрисе. Я буквально чувствовал в воздухе силу рун Серой Книги, а ведь последние пятнадцать лет я честно пытался изгнать все это из памяти.
— И удалось? — спросила Клэри. — Тебе удалось забыть?
— Есть вещи, которые не забываются. Руны в Книге не просто иллюстрации, они становятся частью тебя, въедаются под кожу. Нельзя перестать быть Охотником — как нельзя изменить свою группу крови.
— Я считаю, что мне тоже пора получить знаки, — сказала Клэри.
Саймон перестал грызть корку и выронил ее на пол:
— Шутишь?!
— Какие тут шутки! Почему бы мне не получить знаки? Я Сумеречный охотник. Мне теперь пригодится любая защита.
— Защита от чего? — Саймон перестал раскачиваться и подался вперед, к Клэри. Ножки стула с шумом опустились на пол. — Я думал, ты уже наигралась в Охотников и теперь вернешься к нормальной жизни!
— Нормальной жизни не бывает, Саймон, — мягко сказал Люк.
Клэри опустила глаза. На руке остался едва заметный белый след там, где Джейс нарисовал ее первый и пока единственный знак. Еле различимая белая виньетка — скорее даже воспоминание, чем шрам.
— Конечно, я хочу вернуться к нормальной жизни, — ответила она Саймону. — Только что я буду делать, если за мной вдруг явится ненормальная жизнь? Что, если у меня не будет выбора?
— Что, если ненормальная жизнь тебя вполне устраивает, пока в ней есть Джейс? — негромко произнес Саймон.
Люк кашлянул.
— Обычно нефилим получает знак, лишь пройдя определенное обучение. Поэтому я бы не советовал тебе торопить события. Захочешь ты учиться или нет — решай сама. Но тебе определенно понадобится то, что должно быть у каждого Охотника.
— Высокомерие и чувство превосходства? — съязвил Саймон.
— Стило, — сказал Люк. — У каждого Охотника есть стило.
— И что, у тебя оно тоже есть? — удивленно спросила Клэри.
Ничего не ответив, Люк вышел из кухни и вернулся с небольшим свертком. Под темной тканью обнаружился поблескивающий жезл, выточенный из матового хрусталя.
— Красиво… — выдохнула Клэри.
— Рад, что тебе нравится, — сказал Люк. — Забирай.
— Но это же твое стило…
Люк покачал головой:
— Оно принадлежало твоей матери. Она отдала его мне на хранение, чтобы ты случайно его нашла.
Клэри взяла стило и взвесила на ладони. Сейчас оно было прохладным на ощупь, но Клэри знала, что этот жезл может раскалиться добела. Странный предмет — слишком короткий, чтобы служить оружием, слишком длинный, чтобы им было удобно чертить.
— Конечно, модель старовата, уже лет двадцать как вышла из обращения, — пожал плечами Люк. — Наверняка не будет блистать изяществом рядом с современными изделиями. Но вещь вполне надежная.
Саймон мрачно наблюдал, как Клэри выписывает жезлом в воздухе замысловатые фигуры, и наконец произнес:
— Отчего-то вспомнилось, как дедушка торжественно презентовал мне свои старые клюшки для гольфа.
Клэри рассмеялась:
— Да, только ты ими ни разу не воспользовался.
— Я очень надеюсь, что вот этим ты пользоваться тоже не будешь, — сказал Саймон и быстро отвел глаза, прежде чем Клэри успела ему ответить.
Дым курился над знаками черной спиралью, в воздухе стоял удушливый запах паленой кожи. Собственной кожи. В руке отца поблескивало стило с алым огоньком на конце — как вытащенный из костра тлеющий прут.
— Закрой глаза, Джонатан. Боль будет ровно такой, какой ты позволишь ей быть.
Но вопреки своей воле Джейс отпрянул, словно рука сама пыталась убраться подальше. С треском в предплечье сломалась кость, затем вторая…
Джейс открыл глаза и, моргая, уставился в темноту. Голос отца растаял, как дым на ветру. Во рту чувствовался металлический вкус крови — от прикушенной губы.