Ознакомительная версия.
У нее были длинные рыжие косы, ниспадающие до колен, ее голову обхватывал золотой обруч, а одежды были скреплены многочисленными золотыми фибулами с изображениями грифонов и переплетенных узоров. Из широких узорных рукавов выглядывали тонкие нежные руки, похожие на двух белых голубок.
Руки‑голубки вспорхнули и опустились мне на плечи своей вековой тяжестью, словно вдавливая меня в землю.
— Это хорошо, что ты не боишься, — зазвучал в моей голове голос мелодичный и густой, словно вересковый мед. Я заметила, что плащ на плечах женщины — из тьмы, он и есть сама тьма, тьма мерцает в ее огромных прекрасных глазах, струится по ложбинке на груди, вытекает из рукавов… — Умирать страшно только в первый раз.
Я пытаюсь вырваться из цепких рук — зачем она говорит со мною о смерти?!
— Ты заблудилась, девочка, позволь я отведу тебя домой. Пойдем со мной. Там сладко пахнет яблоками, и звенят на ветру старые деревья. Там нет ни боли, ни страха, ни отчаяния. Там над тобой не посмеется друг и не предаст любимый. Пойдем домой!
Ее голос звучит так сладко и убаюкивающе, что я чувствую, как мои ресницы слипаются. «Артур!» — вспоминаю я и, цепляясь за это имя, как за спасательный круг, пытаюсь выбраться из опутавших меня шелковых пут. Только не закрывать глаза, только не поддаваться!
Сладкий аромат яблок кружит голову, а тихий стеклянный перезвон действует как колыбельная.
Дилли‑дон, дилли‑дон,
Милый дом, чудесный дом…
— Р‑р‑гав!
Я вздрагиваю от резкого звука, словно от пощечины, и сонливость соскакивает с меня.
Рядом с нами стоит большой пес, злобно скаля острозубую пасть. На землю ручьями стекает слюна… Где‑то я уже видела эту собаку…
— Хугин? — спрашиваю я.
— Р‑р‑гав! — повторяет пес — то ли соглашаясь, то ли споря, и вдруг прыгает на все еще удерживающую меня женщину.
Она выпускает мои плечи, чтобы отразить удар, и я, воспользовавшись моментом, кидаюсь в сторону. Как раз вовремя.
Секунда — и они сцепились: хрупкая красивая женщина и огромная кудлатая собака. Но что это — руки‑голубки теперь уже вороны — на них в мгновение появились черные острые когти, а из горла женщины вырвался грозный и пронзительный крик.
Собака тоже изменилась. Она еще более выросла, и теперь я ясно вижу, что у нее не одна голова, а целых три — три громадных пасти, полных острых, как у акулы, зубов. Шерсть на собаке стоит дыбом. Она утробно и жутко воет, пытаясь вцепиться женщине в белую тонкую шею.
Тем временем плащ из тьмы, надетый на женщину, превращается в огромные черные кожистые крылья. Со страшным шумом они хлопают вокруг собаки, и, когда одно крыло касается тела пса, воздух вновь потрясает дикий вопль гнева и боли.
Я смотрю на эту сцену, не веря собственным глазам и не зная, какая из этих, несомненно древних, сил сулит мне спасение. Вероятнее всего, обе несут только смерть. Так не все ли равно, какая из них победит. Женщина или собака. Собака или женщина.
Они уже сплелись в дикий воющий клубок, из которого высовывается то очередная (сколько же их там?!) собачья пасть, то когтистая бледная рука.
— Беги, Полина! Я ее задержу! Ну беги же! — болью вспыхивают в моей голове слова.
Это не тот певучий голос, что разговаривал со мной до сих пор. Неужели пес на моей стороне?
Бежать! Куда угодно — только бы убежать из этого ада!
И я срываюсь с места и бегу, оставляя позади шум и яростные крики нешуточной битвы. Я несусь по пустым улицам, словно по страницам комикса, в котором почему‑то забыли нарисовать людей, и я — единственный персонаж. Один во всей вселенной.
— Я еще вернусь за тобой. Ты уже почти что моя, — шепчет мне медовый голос.
Я снова чувствую на плече прикосновение ее руки — холодной, как лед, горячей, как огонь. Яростная боль врывается в мое тело…
…и я просыпаюсь.
Как странно, плечо до сих пор болит, как будто меня коснулось раскаленное железо. Я, вскочив с кровати, бегу в ванную к зеркалу и, приспустив бретельку ночной рубашки, едва сдерживаю рвущийся из горла крик: на моей бледной коже отчетливо алеет пятно, похожее на след от чьих‑то пальцев.
Я возвращаюсь в комнату. Мой верный Морковкин смотрит на меня настороженно и выжидающе.
— Ты знаешь, что же это происходит?! — спрашиваю я.
Он молчит, в черных глазах‑пуговичках застыло недоверие.
А вдруг я сумасшедшая, и все эти странные сны — плод больного воспаленного воображения? Нет, отпечаток на плече позволяет предположить, что дело не в этом. А тогда в чем? Кто‑то пытается добраться до меня? Кто и зачем? Оказавшись здесь, в этом больше похожем на крепость, чем на дом, особняке, я считала, что нахожусь под защитой. Но кошмары и здесь настигли меня! Я вздрогнула, вспомнив, каким реальным казался мне этот сон. Я могла вспомнить каждую мелочь: холод тротуара под босыми ногами, старые стены черно‑белых домов и, разумеется, их — собаку и женщину. Интересно, и что же им всем от меня надо? Зачем они преследуют меня, словно дикая охота запоздалого путника.[4] В какую ловушку они меня гонят?
В дверь постучали, и мне не нужно было спрашивать, кто это. Мы теперь и вправду связаны.
Артур, эпизод 9
Полина стояла на пороге комнаты, судорожно сжимая у горла ворот смешного махрового халата так, будто от этого зависела сейчас вся ее жизнь. В необыкновенных фиолетовых глазах метался ужас, а ресницы подрагивали.
Артур обнял ее за плечи и прижал к груди. Какая она все‑таки хрупкая! Как тоненькая веточка. Он хотел бы защитить ее от всего мира. И в том числе (или прежде всего?), конечно, от себя. Нет, сейчас не он для нее главная опасность. Но здесь, в этом доме, нужно быть предельно осторожным. Нужно пройти по краю, вернее, по остро отточенному лезвию.
Нападение на Полину оказалось на руку Отцу и Дому. Они все равно собирались привезти ее сюда, а тут такой благовидный предлог. Однако Артур прекрасно знал, что на этом Отец не остановится. Ему нужна была сила и абсолютная преданность Полины, а значит, ее сделают вампиром. Инициация казалась неизбежной. Отец сам проведет обряд и даст ей часть своей крови, тем самым окончательно подчинив ее себе. Сможет ли Полина сопротивляться? Что будет, если верх возьмет ярость, что живет в ее крови — древней крови демонов? Допустить это никак нельзя. Полина — человек. Она слишком живая и слишком настоящая… Артур слишком любит ее, чтобы позволить кому бы то ни было ломать ее судьбу!
Артур задумчиво перебирал пальцами густые черные волосы Полины, чувствуя их тонкий аромат. Вампиры почти не обладают запахом. Сами по себе они просто не пахнут — так же, как и не потеют. Как чудесно, что она — живая. По‑настоящему живая! И, если понадобится, он сделает все, чтобы спасти ее.
Ознакомительная версия.
