А вот мужчины… их было много. Как-то я пыталась пересчитать, но сбилась уже на втором десятке: Нейт тогда оформлял разовые контракты. Но, если посудить, оно и к лучшему — привыкания не возникает, а со временем начинаешь относиться к сексу, как к рабочему моменту. Уже к концу первого года службы я втянулась и лишь усмехалась, когда виделась с мужчиной повторно.
А теперь вот Максвелл. И что-то мне подсказывает, что других партнеров в ближайшее время у меня не предвидится. Да и…
Новая мысль бьет по голове сильнее прежней. Поднявшись на ноги, я все-таки сбрасываю шубку и непослушной рукой поворачиваю рычаг выключателя. Вспыхнувший свет ослепляет и, заслонившись ладонью, я осознаю второй момент.
С Максвеллом у нас, кажется, не только секс.
Звонок магического передатчика раздается тогда, когда я, обмазав утиную тушку смесью соли и меда, пытаюсь засунуть её в печь. По скорому ополоснув руки, поднимаю тяжелую трубку, зажимая её плечом, чтобы не испачкать.
— Мейделин?
Несмотря на мрачные думы, сковавшие мои мысли, я все-таки улыбаюсь:
— Добрый вечер, Риндан.
— Как на работе?
— Ничего нового. Ты выспался?
— Да, и готов к новым подвигам. Буду через полчаса.
Киваю, словно он может меня видеть:
— Жду.
Повесив трубку, я долго пялюсь в пространство, будто пытаюсь осознать сказанное. Да душе спокойно и хорошо и обруч мыслей, сжимающий виски, постепенно исчезает, уступая место предвкушению бессонной ночи.
Максвелл действительно приезжает ровно через полчаса. Открывает дверь своим ключом, долго топчется на пороге, очищая ботинки от налипшего снега и, ввалившись в крошечную прихожую, протягивает мне сверток:
— Вот! Это тебе!
Я осторожно заглядываю внутрь и замираю, увидев хрупкий бутон нераспустившегося растения. Пионы? Зимой?!
— Откуда это?
— Где взял — там уже нет, — инквизитор ступает в кухню. Свежий морозный запах заходит в помещение вместе с ним. Я отступаю на пару шагов, а затем и вовсе отхожу к столу, разворачивая газету. Так и есть — три упругих бутона на тонкой, ломкой ветви.
— Спасибо, — улыбаюсь я, старательно скрывая неловкость. Мне действительно неудобно — последние цветы я получала на совершеннолетие от Джо и Адель и ощущения, поселившиеся внутри, для меня в новинку.
Тем временем Риндан затаскивает в кухню объемный пакет и мне не надо далеко ходить, чтобы догадаться о содержимом.
— У меня есть продукты.
— Будут ещё, — он улыбается и добавляет извиняющимся тоном, — прости, я не привык нахлебничать.
Я лишь вздыхаю — ну что ему скажу?
Пока инквизитор возится в коридоре, я все же решаюсь разрезать плотную бечеву и развернуть шуршащую бумагу. И — замираю, узрев содержимое.
— Откуда?! — полушепотом уточняю.
Солнечные шарики апельсинов задорно проглядывают сквозь пергамент, в который завернуты. Я неверяще качаю головой — в Лаерже, да ещё зимой? Невероятно!
Я продолжаю разбирать свертки. В них обнаруживается целое богатство — розовые мячики помидоров, пупырчатые огурцы, внушительный кусок сливочного сыра в тонкой обертке, жиром которого я пачкаю пальцы, просто выкладывая на подоконник.
— Зачем столько?
— Пусть будет, — холодные руки обнимают меня за плечи и притягивают к горячему телу. Этот контраст обжигает — но я не протестую, разрешая инквизитору усадить меня себе на колени.
— Я к начальству ходила, — выдаю, чтобы сгладить неловкость момента: такого в моей жизни ещё не было.
— Вот как, — хмыкает Риндан, целуя меня в плечо, — к Лоуренсу?
— К нему, — киваю я, старательно не обращая внимание на пульсирующий сгусток жара в животе.
— И по какому вопросу?
Теплая шаль падает на пол, но я не сопротивляюсь, разрешая мужчине одну за другой расстегивать пуговицы на платье. Лишь кошусь на окно и смущенно сообщаю:
— Соседи увидят.
— Не увидят, — безапелляционно заявляют мне, а Максвелл поворачивает выключатель и кухня погружается во мрак, оставляя единственным источником света приоткрытую заслонку печи.
Я некоторое время смотрю на рыжую полосу на стене, чувствуя, как губы Риндана исследуют мою шею, спускаются к ключицам и прикусывают чувствительную кожу плеча. Это настолько… нервно, что я вздрагиваю, ощущая, как жар из живота постепенно растекается по всему телу.
— Ты очень сладкая… — отрывисто шепчет Риндан, оголяя мою грудь, — хрупкая, нежная… моя девочка…
В ответ я исторгаю стон — говорить не выходит, воздух в груди заканчивается очень быстро и я просто мечусь головой, ощущая, как крепко меня держит инквизитор. Одновременно мои руки зря времени не теряют — я изучаю крепкие твердые плечи и, добравшись до пуговиц, начинаю избавлять мужчину от одежды.
До спальни мы так и не доходим, но стол — неплохая альтернатива. Когда меня укладывают на теплую деревянную поверхность, я настолько возбуждена, что вскрикиваю, когда Риндан наконец-то толкается в меня. В ответ я обхватываю его бедрами и начинаю двигаться, будто пытаясь опередить Максвелла. И мне удаётся — я взрываюсь за несколько мгновений до того, как он до боли и звезд в глазах прикусывает мою мочку уха, извергаясь внутрь.
— С тобой вечность — как минута… — хрипло шепчет он, пытаясь отдышаться. Я обнимаю мужчину за плечи и счастливо улыбаюсь, глядя на невидимый в темноте потолок.
Мы долго сидим, обнявшись, слушая, как в печи трещат, прогорая, поленья. Я обхватываю инквизитора двумя руками и кладу голову ему на плечо. Мне не хочется говорить — быстрый, но бурный секс отнял все силы и я с трудом представляю, как дойду до ванной. И Максвелл это понимает — внезапно отстраняется и смотрит на меня поблескивающими в полумраке глазами.
— Устала?
— Да…
Я больше не произношу ни слова — меня подхватывают на руки, одергивают платье и усаживают в кресло. Сверху опускается теплая махина пледа и через мгновение под потолком вспыхивает свет. Я недовольно морщусь — за это короткое время привыкла к темноте. А Максвелл лукаво смотрит на меня и выходит из кухни, бросив на пороге:
— Я приготовлю тебе ванну.
Риндан действительно набирает ванну и даже вносит меня в наполненное паром помещение. Уходить, впрочем, не торопится — закрывает плотно дверь изнутри, опирается плечом о стену и наблюдает, как я раздеваюсь. Я не стесняюсь — с ним мне очень комфортно.
Вода не горячая — в самый раз. Я опираюсь спиной об эмалированный бок ванны, а Максвелл присаживается рядом, с затаенным восхищением разглядывая мое не скрытое водой тело.
— Ты очень красивая, Мейделин.
— Я знаю, — будто в подтверждение своих слов я прикрываю глаза.
Мне спокойно. Даже мысли об оставленном в сейфе деле растворяются в приятной неге. Я будто покачиваюсь на волнах, как бумажный кораблик и даже не замечаю, что инквизитор выходит, оставляя меня в одиночестве.
Когда я открываю глаза, то обнаруживаю рядом сложенное платье. Не моё — новое, из шкафа. Представляю, как Риндан его выбирал…
При мысли об этом на мое лицо наползает улыбка. Я не спеша ополаскиваю волосы, вытираюсь и, собрав влажные ещё локоны в низкий пучок, покидаю гостеприимную обитель чистоты.
Максвелл обнаруживается на кухне расставляющим тарелки.
— Утке частично пришли кранты, — сообщает он, — но я перевернул. Ты отдохнула?
— Немного. Что, подгорела?
— Слегка. Но не страшно — грудку я не люблю.
Я тихо смеюсь, оценив шутку. Инквизитор лукаво смотрит на меня и встряхивает волосами. Шелковистые темные пряди рассыпаются по плечам, а я ловлю себя на желании пропустить их сквозь пальцы.
Мы не спеша ужинаем в тишине. О работе говорить не хочется, а других тем для разговоров пока нет. Наконец, отодвинув от себя тарелку, Максвелл подаёт голос:
— Где собираешься праздновать день Отца?
— К сестре поеду, — я догладываю крылышко, — я всегда у неё в этот день. А ты?
— Навещу родителей. Мать соскучилась.
Я киваю, откладывая хрящик на край тарелки.
— Они далеко живут?
