Тут меня отвлек шум и вскрик жонглерки, танцевавшей с чем-то вроде огромных железных вееров, унизанных живыми огнями. Кто-то грубо отпихнул её и встал напротив нашего стола. Металлическая пика задела юбку, и та моментально вспыхнула, запахло паленым. Напарники девушки — один ходил на руках, второй показывал трюки с обезьяной, кинулись к ней и принялись сбивать пламя ладонями.
Музыка оборвалась, воцарилась тишина. Все смотрели на худого покачивающегося юношу, в котором я с трудом узнала Абеля. С трудом, потому что от ангельской красоты не осталось и следа. Его запавшие воспаленные глаза с набрякшими веками безуспешно пытались сосредоточиться на нашем столе, грудь была залита вином, а одежда в беспорядке лезла во все стороны.
Он глупо хихикнул и вытер мокрый рот. В тишине прозвучало резко и визгливо. Король сидел, не шевеля ни единым мускулом, лицо, и без того неподвижное, превратилось в маску. Кинув на племянника быстрый взгляд, Бодуэн обратился к юноше нарочито беззаботным тоном:
— Ну, и набрался же ты, Абель, но сегодня это всем простительно. Эй, кто-нибудь усадите его за стол! — Он махнул в сторону самого дальнего, где имелось местечко в углу у стены. — Только сперва отвесьте хорошего тумака и ничего, крепче эля, больше не наливайте.
Слова встретили одобрительным смехом, и на этом все можно было бы замять, обратив в шутку, но Абель упрямо мотнул головой, отчего его снова повело в сторону, и ноги заплелись.
— А я пришел не к вам, Вечный-Недокороль, неа! — Он покачал пальцем и неловко крутанулся на пятках, словно выбирая ведущего в игре. — Я пришел лично поздравить новобрачную и пожелать ей до-о-о-лгой и страстной ночи! — Слова предназначались мне, но смотрел он на Годфрика, часто моргая. Тот по-прежнему молчал и не двигался, как застывший в смоле комар.
Абель отвесил глубокий, до самой земли, поклон и, не удержав равновесия, шлепнулся на пол. Попытался встать и снова упал.
Бодуэн сделал знак страже, уже без фальшивой улыбки, и те двинулись к парню, ползающему в безуспешных попытках подняться.
Гости переговаривались, прикрываясь ладонями, и обменивались многозначительными взглядами, поглядывая то на Годфрика, то на меня.
Не иначе как Ваалу, отец всех козней, вселился в меня в тот миг, заставил встать и громко произнести:
— Постойте! Пусть займет место рядом со мной. Хочу, чтобы сегодня всем было весело, и ничто не омрачало праздника.
О словах я пожалела тотчас. Стражники растерянно застыли, регент посмотрел на меня, словно впервые увидел. Что за затмение на меня нашло, зачем я это сделала? Ради мелкого желания уязвить Годфрика? Заставить Бодуэна наконец взглянуть на меня, пусть и в обличии королевы? Ну, не из жалости же к Абелю…
В глаза среди прочих бросилось лицо Людо, и я мысленно отругала себя последними словами.
— Нет, — я даже не сразу поняла, что этот холодный безжизненный голос принадлежит королю. — Моя супруга слишком снисходительна. Вышвырнуть его вон.
Абель как раз поднял голову, поддерживаемый с обеих сторон стражниками. Прядь прилипла к лоснящемуся от пота лбу, губы силились что-то произнести:
— Пожалуйста, Годфрик… — услышала я, или мне показалось, что услышала.
— Вон я сказал! — рявкнул король, лицо и шея которого покраснели от гнева. — На псарню его, выдрать хорошенько, а как проспится — за ворота.
Стражники, как по команде, повернулись к Бодуэну, и тот коротко кивнул. Юношу потащили прочь из зала под сдержанные смешки и язвительные замечания гостей. Он, наконец, пришел в себя и обернулся через плечо, издав слабое:
— Годфрик!
Король отвернулся и махнул жонглерке, успевшей стряхнуть пламя и теперь переминающейся в опаленной юбке.
— Чего стоишь, продолжай. И вы тоже! — Это уже остальным актерам. — Те принялись наяривать смычками по струнам, раскручивать трещотки и изображать веселье.
Извивающегося Абеля дотащили до дверей, он упирался длинными хрупкими ногами.
— Годфрииик!
Последний рывок, и он за дверью.
Король так и не повернул к нему головы. Зато наконец посмотрел на меня. Горящими налитыми кровью глазами. И сделал знак прислужнику долить в свой кубок гренаша. Подзывал он его ещё неоднократно в течение вечера. В один из таких разов регент накрыл кубок ладонью, но под яростным взглядом племянника медленно убрал руку. Я уже плохо соображала от духоты и напряжения, вызванного затяжным превращением, и, забыв таиться, смотрела на Бодуэна. А потому вздрогнула, когда он повернул голову и взглянул прямо мне в глаза. Вокруг сделалось очень-очень тихо. Я вдруг обнаружила, что не только он, но все до единого гости смотрят в мою сторону, и помертвела, решив, что личина каким-то образом сползла, обнажив обман.
Но следом стала понятна причина: в зал внесли массивную чашу на бронзовой треноге и установили в центре. Настало время брачной проверки. Той самой, из-за которой настоящая леди Йоса не смогла бы стать королю супругой и покрыла бы свою семью позором.
Я понимала, что надо встать и тоже выйти на середину, но не могла заставить себя подняться. Ноги размякли студнем, под ложечкой противно сосало. Тогда рядом возник давешний юноша, провожавший меня, Лору, в замок. Он сидел в конце нашего стола, часто подходил к регенту, и на этот раз я запомнила, что его зовут Тесий.
— Позвольте, ваше величество.
Он подвел меня к чаше, возле которой стоял ребенок — девочка лет шести. Она была обряжена в тогу и с трудом держала глиняный кувшин с водой. В кудряшках нежно белел венок из роз, а на лице застыло серьезное под стать моменту выражение. Только невинное дитя может провести эту церемонию.
На плоском днище чаши лежали крупные овальные камни, с виду ничем не примечательные. Девочка качнула кувшин, подула в него и наклонила, выплеснув все без остатка. Вода заполнила сосуд почти до половины и немедленно вскипела под действием камней. Я склонилась над чашей и ухватилась за края, чтобы удержаться на слабых ногах. В бурлящей поверхности отражалось лицо королевы, бледное и напряженное, лопающееся сотнями пузырьков.
Существуют, как я недавно узнала от неё самой, разные способы подделать невинность: сунуть монету проверяющему лекарю, поместить в себя шарик хлопка, пропитанный бычьей желчью, а ещё лучше вкладыш смолёвки — это растение так раздражает всё внутри, что плоть начинает кровоточить…
Но ничто из этого не годится для «каменного суда», к которому прибегают самые богатые и родовитые семьи, такие, как Скальгерды и когда-то наша. Теперь камни со дна чаши практически невозможно заполучить. Обычно, попав в семью, они хранятся в ней из поколения в поколения и вынимаются для таких вот случаев, как сегодняшний.
А некоторые рода и вовсе не верят в то, что образ первого мужчины запечатлевается на всем потомстве женщины, от кого бы она в будущем не понесла, либо же ставят приданое выше этого, поэтому отказываются от проверок. Но для короля важна чистота наследников.
Про камни я знаю с детства: мать проходила обряд, как до того её мать и так далее. Я любила слушать рассказы кормилицы о том, как красиво все было обставлено, и сколько собралось гостей. Ужасалась и восхищалась в нужных местах, не вникая, зачем вообще понадобилась церемония, и что кроется под «целомудрием» и «брачной обязанностью». Тогда это были всего лишь слова…
Я подтянула повыше рукава и в полной тишине поднесла пальцы к исходящей паром поверхности. Дернулась от звона выпавшего у кого-то кубка… Если девушка невинна, кипящая вода не причинит ей вреда. В противном же случае окрасится в алый и обварит до кости. Я затаила дыхание, чувствуя себя, как посетительница рынка, которую заставили открыть суму. Знаю, что честна, но внутри все трепещет от мысли: а вдруг по какой-то дикой нелепой сумасшедшей случайности в суме окажется ворованное яблоко…
Я нашла глазами Людо и, по-прежнему не дыша и не отрывая от него взгляд, опустила руки в воду… и не почувствовала ничего. Только легкое покалывание пальцев, какое бывает, если зайти после мороза в теплое помещение. Вода вдруг прекратила волноваться, став зеркально-гладкой. По скамьям пронесся одобрительный ропот. Все посмотрели на короля.
