– Но папа…
– Папа будет против, конечно. Но ты уже не ребенок и очень скоро ему придется считаться с твоим мнением. Не устраивай баталий иначе проиграешь. Он просто запретит тебе и отнимет инструмент.
– Звучит очень сложно.
– А в жизни вообще все стоящее не дается просто так, – улыбнулся Август. – Скоро рассвет. У нас есть еще немного времени. Может быть, отвлечемся от этих тем? Как насчет того, чтобы сыграть мне?
– На чем? – Марта оглянулась по сторонам и увидела на столе футляр со скрипкой.
– Здесь нет ничего невозможного.
Девушка неуверенно подошла к футляру. Уже издалека она его узнала, но отказывалась верить глазам до того момента, пока не открыла его. Внутри лежала дедушкина скрипка.
– Откуда ты знаешь, как она выглядит?
– Я видел ее ни раз, – Август спрятал руки в карманы, чтобы не выдать дрожь, поскольку вспомнил, когда в последний раз видел эту скрипку.
Марта взяла в руки инструмент и начала играть заученную мелодию. Ту самую, с которой упорно сражалась в классе музыки. Она подумала, что во сне все получится проще, но, дойдя до злосчастного момента, снова оступилась.
– Еще разок, – сказал Август тем самым тоном, и девушка поняла, что это он был с ней рядом тогда. – Ну чего ты на меня смотришь? Давай. Все получится.
Марта ничего не сказала и только благодаря густым волосам смогла скрыть улыбку. Музыка полилась с самого начала. Нота за нотой мелодия пропитывала старый особняк. Марта не видела, потому что ее глаза были закрыты, но зато Август наблюдал, как старые обои на стенах скидывают себя груз времени, затягивая трещины и едва заметно насыщаясь цветами. Марта настолько глубоко погрузилась в музыку, что даже не заметила, как произведение подошло к концу. Она удивленно открыла глаза.
– Я не ошиблась?
– Нет, не ошиблась, – подтвердил Август и зааплодировал.
Засмущавшись Марта тут же отвернулась, делая вид, что просто убирает скрипку. Едва она положила ее в футляр, как поняла: утро настало.
– Я…, – обернувшись, попыталась сказать она, но тут же исчезла.
Август остался один в пустом особняке. Он закрыл футляр с музыкальным инструментом и провел по нему рукой.
– Ну, здравствуй, – сказала Август. – Ты хоть и не настоящая, но поможешь мне?
Инструмент ответил молчанием.
– Рад слышать, что ты не против. Следи тут за всем.
Август исчез точно так же, как и Марта.
12
Моя дорогая Марта,
Сегодня среди ночи мне пришла в голову мысль, которую захотелось сразу же записать.
Даже имя человека звучит по-другому. Словно песня.
С одной стороны, тебе хочется произносить его снова и снова, а, с другой, ты боишься. Как будто каждый раз, когда твои губы произносят его вслух, крупица магии растворяется в небытие. И однажды может наступить день, когда, назвав человека по имени, ты не почувствуешь совершенно ничего. Пустоту. Безразличие. Имя станет лишь шумом, нарушающим тишину.
Именно этого ты боишься и оберегаешь его имя, как нечто особенное. Ты смотришь ему в глаза и хочешь сказать: «Я люблю тебя,…», но понимаешь, что в конце следует имя. Оно обязательно должно там быть, ведь твои чувства не обезличены, они обращены к одному конкретному человеку, и потому имя Должно там быть. Но, поддавшись страху, ты не позволяешь себе произнести ни слова. И я даже не знаю, что в итоге хуже.
До свидания,
Твой Август.
13
Отец появился на кухне, когда Марта заканчивала завтракать. Не было ни «Доброе утро», ни «Привет», только холодный взгляд, брошенный ненароком в тот момент, когда он заходил.
– Доброе утро, – сказала девушка, а в ответ ничего.
Марта хорошо знала отца. Его молчание продлится не более суток. Затем он начнет говорить короткими фразами, а потом все снова вернется на круги своя. Таким демонстративным поведением он старался дать понять дочери, то насколько сильно она провинилась. Когда Марта была младше, отцовское молчание могло довести ее до паники. Девочка не понимала, что и почему происходит. Всячески пыталась спровоцировать папу на разговор или начинала извиняться, сама не зная за что. Главным для нее в те моменты было желание, чтобы папа перестал ее игнорировать, но отец всегда шел до конца. Подобный трюк работал и с мамой. Он приучил их чувствовать себя виноватыми тогда, когда посчитает это нужным.
Но сегодня впервые в жизни, едва волоски на коже приподнялись от холода, заполнившего кухню, Марта вспомнила слова Августа: "Он такой же человек, как ты и я… Нужно относиться с пониманием". И тут же вокруг Марты возник купол, куда не проникали острые льдины отцовского молчания. Она взглянула на него и увидела самого обычного человека средних лет, который заваривал себе кофе, громко хлопал холодильником и недовольно бухтел, что-то про качество хлеба.
– Что? – Марта вначале подумала, что он говорит ей, но тем самым попала в самую обычную ловушку.
Отец не ответил и даже не повернулся. Как она могла так попасться снова? Хотя, каждый раз этим и заканчивалось. Вряд ли стоит удивляться. Но сейчас даже этот укол не достиг цели.
Отец был таким всегда. Да. Даже когда Марта была совсем маленькой и едва научилась разговаривать, его методы воспитания уже вовсю применялись. Конечно, в более мягкой форме, но затем умер дедушка, и отец стал еще жестче. Сейчас перед Мартой был вовсе не грозный глава семейства, постигший в совершенстве правила жизни, а человек, который при помощи жесткости справлялся с тем, что не понимал или что ему было не под силу.
Девушка дождалась, когда отец, наконец, усядется, и только тогда пошла мыть посуду.
– Приятного аппетита. Хорошего дня, – сказала Марта и вышла из кухни, не дожидаясь реакции, а вернее ее отсутствия.
Она чувствовала себя победителем, но еще не знала, что такие победы не приходят сразу. По дороге в школу привычные механизмы защиты принялись нещадно подтачивать ее уверенность, а, когда она пришла в класс, чувство вины перед отцом за свое ошибочное мнение взяли верх, от чего хотелось рыдать. Организм всеми силами пытался вернуть ее в зону комфорта, которая с одной стороны причиняла боль, а с другой была чем-то привычным, знакомым и даже родным.
Человек свыкается со своим положением. Становится рабом чужого и своего мнения и потому дрожит от страха едва пытается сделать шаг за пределы круга. Организм кричит: "Нет, не надо! Вернись! Там неизвестно что!". И в итоге человек ломается, ведь знакомое зло гораздо лучше незнакомого. Вот и Марта сейчас боролась с собой, но проигрывала подобно тому, как проиграл и ее отец.
Звонок на урок стал спасением, потому что Снежана не могла в присутствии учителя смотреть на подругу с ужасом, не могла настаивать рассказать ей все. По крайней мере, устно, ведь теперь она уже вовсю писала свои вопросы большими буквами в тетради и специально их подчеркивала. Синие буквы кричали с листа, и это только злило Марту еще больше. Она винила себя, винила Августа и была готова бежать к отцу, моля о прощении и зная, что он не простит, ведь положенные сутки не прошли.
– Все нормально, – в ответ подруге написала Марта.
– Я же вижу, что нет!!! – очередная порция орущих букв.
– Все нормально! Просто поругалась с родителями!
– О чем?
– Отстань!
Снежана начала было что-то писать, но тут же зачеркнула и отвернулась.
– Я не должна проживать чужую жизнь по чужим правилам, – повторила слова Августа Марта и почувствовала, как немного успокоилась.
Она ухватилась за тонкую соломинку и снова и снова повторяла одну и ту же фразу, словно гипнотизируя себя. И это помогло.
Прежде чем Марта начала различать то, что говорил учитель, прошла чуть ли не половина урока.
Снежана сидела, все так же надувшись, и не отводила взгляд от доски. Марта подвинула к себе их тетрадь для переписок и написала короткое "Прости". Подруга взглянула на слово, выведенное маленькими буквами, и тут же отвернулась.
