не случилось. Может, и правда не он? Но плохое предчувствие Миру не покидало. Она провела рукой по его волосам, убирая с лица, и всматриваясь в него, старалась найти то, что могло отличить его от того Саза с площади. Взгляд не был таким холодным, как тогда.
‒ Прости, что оставила тебя, ‒ шепнула она тихо и совсем чуть-чуть придвинулась к нему на краю лежанки. ‒ Ты меня сильно напугал. И озадачил. Но мы во всем разберемся. Дай мне время, и я найду все ответы.
С другой стороны от лежанки сидел Зед рядышком с Марой. Лишний раз к ней прикасаться без ее разрешения он себе не позволял, да и ей все же нужен был отдых. Только взял ее за руку, как тогда в таверне, чтобы ей спокойнее спалось, но теперь он внимательно следил и за Сазгаусом. Зед не видел, что случилось, но оставаться настороже было уже делом привычки. Лучше не спать и постоянно находиться в напряжении, чем кормить червей из-за своей же глупости.
Один Сайман остался у костра. Честно, он был удивлен, что Кон оставил его за главного, и никто не возражал. Его рука опять разнылась, да и тело целиком отвыкло от нагрузок и долгой ходьбы. Пока все остальные вели себя тихо и мирно, Сай достал баночки с мазями, которые дала ему Уру с собой, и осторожно обработал раны, отгибая края повязок. Целиком бинтовать по-новой не стал, решил потерпеть до корабля. Да и одному справиться будет тяжело, а там, может, среди моряков найдет помощника.
‒ За то, что ты бросила меня, Птенчик, ты мне должна. И должна с лихвой, ‒ сказал Cазгаус, но с привычной ему улыбкой. Он не понимал, что такого случилось на площади, что Мира так его испугалась и проявила такое недоверие. Било ли это по сердцу? Ох, еще как! Но обвинять её? В чем? Что её кто-то обманул? Какое-то видение? Лучше Сазгаус расквитается с тем, кто послал это видение. ‒ Эй, тебе помочь? ‒ спросил он Саймана.
Выразительный ответ взглядом жреца ясно дал понять, что помощь ему нафиг не нужна, но Саз не мог не предложить. Все-таки раны у него были страшные, даже отсюда это было видно. Лишь бы только этот придурок еще и зелье Мары принимал, а то зря бедняга мучилась три дня.
Но Cайман его волновал меньше всего, тем более, вcё равно отказался от помощи, потому Сазгаус взглянул на Миру и вновь ей улыбнулся.
‒ Нам с тобой надо придумать пароль, чтобы ты всегда меня могла отличать от неизвестных личностей, как считаешь? ‒ спросил он и провел большим пальцем по её нижней губе, ненавязчиво прося поднять уголки своих губ; чтобы Мира улыбнулась ему. ‒ Как тебе «Путь к сердцу лежит через четыре входа»? Ты тогда проявила ко мне жалость, и это меня особенно подкупило, заставляя искать путь к твоему сердцу, Птенчик.
‒ Почему четыре входа? ‒ Мира невольно улыбнулась от такого пароля. Был красивый, и вряд ли кто-то додумается до такого. ‒ Ты же не любишь, когда тебя жалеют. В первую встречу, да и в любой другой раз, то была не жалость, а сострадание. Жалеть кого-то означает чувствовать свое превосходство над ним. Это угнетает. Лучше сострадать, сопереживать, разделять беды и радости. Тебе было больно, мне хотелось облегчить эту боль. Да и я всегда верила, что духи приводили меня к людям не просто так, и в том, что мы нашли тебя, был смысл.
Мира ещё раз ласково провела пальцами по лицу Сазгауса, чтобы лишний раз убедиться, что это он, настоящий и неповторимый. После чего обняла его руку и устроилась поудобнее. О каком-то возмещении долгов сейчас и речи быть не могло ‒ не то место, не то время, да и Мира чувствовала себя все же не очень хорошо.
‒ Странно ты искал путь к моему сердцу через Мару, ‒ усмехнулась Мира. Она не злилась, ведь если бы не тот случай, она долго ещё не поняла бы, что Саз ее интересовал далеко не как обычный попутчик. Но чуточку поддеть его хотелось. Не одному же ему шутки шутить!
Сазгаус засмеялся, но мягко, не для того, чтобы поднять на смех Миру, но ее наивные слова были такими забавными. Вроде взрослая, а хотела принца на белом коне и верила в вечную первую любовь.
‒ Я не рыцарь, мой Птенчик, чтобы всю жизнь пытаться добиться одной женщины. Ты ко мне явно не очень мягко относилась вначале.
Ему ещё было, что сказать, но это уже могло обидеть Миру. У него были женщины, но не сказать, что много. Он любил кого-то всем сердцем, у него была первая любовь. Хотела его поддеть? Только рассмешила наивность. А если это она пошутить хотела, что ж, вышло забавно.
То же касалось ее речи о сострадании. Он одно слово неправильно сказал, а она такую тираду ему рассказала. Его забавный маленький птенчик.
‒ А про четыре ‒ это я про свои раны говорю; говорю о том, как ты за ними ухаживала. Вот и подкупила.
Так это она нашла путь к его сердцу? Мира улыбнулась и погладила его ладонь, безошибочно отыскав шрам на ней, но не для того, чтобы надавить. Они уже не должны были болеть так сильно, и она радовалась, что они оставили не только плохие воспоминания о казни и кресте. Они стали напоминанием о ней.
‒ В начале ты меня жутко бесил, ‒ рассказала Мира. ‒ Ты нарушил мое спокойствие, вытащил наружу самые отвратительные черты, я ревновала и завидовала. Меня это раздражало. Но что бы я ни сделала, ни сказала, ты не отворачивался от меня. В какой-то момент я поняла, что, если продолжу отталкивать тебя, буду жалеть об этом.
По ходу своей речи Мира говорила все тише и в конце даже прикрыла глаза. Устала. День выдался не из легких после стольких недель расслабления и ленивой жизни в деревне. Вот поэтому они с Коном старались нигде не задерживаться надолго, чтобы не потерять тонус. Наверстывать темп сложнее, чем поддерживать его.
‒ Можно мне воды? ‒ попросила Мира и сглотнула вязкую слюну, чувствуя, как внутри опять поднимается противное ощущение. Что же с ней происходило? Не хватало еще заболеть, а то у них других проблем не было. Она надеялась, что отдых и крепкий сон ей помогут, но сначала надо было поесть, поэтому она
