тебя джинсы.
Женю пробила вспышка гнева. Ненависть вскипела в нём за долю секунды, сразу после этих слов, но эмоции были не его – он это чувствовал. Они будто проникали извне, но всё равно Женя пропитывался злостью так, будто она зарождалась именно в нём, хотя это было не так. И только когда Катя с силой сжала его ладонь, он понял, откуда накатывают посторонние эмоции.
– Никто, кроме Жени, не смеет стягивать с меня джинсы. Никто не смеет называть меня шлюхой.
Брови Здоровяка сдвинулись домиком. Он нахмурился, не понимая, о чём говорит эта сумасшедшая, и Женя тоже вряд ли бы понял Катю…если б он не стал ей. На какое-то мгновение его бёдра (не такие узкие бёдра) обожгла холодная вода, и весь мир показался ему враждебным. Он смывал с себя что-то мерзкое, липкое, рыдал, ненавидел каждый вдох, который продолжал его жизнь! На несколько секунд Женя утонул в такой сильной ненависти, которая просто не может уместиться в одном человеке. Он почувствовал себя маленькой беззащитной девочкой, которой и листва на деревьях, и трава под ногами, и озёрная гладь говорят: «Шлюха! Шлюха! Шлюха!» В груди разгорается такая боль, что…
– Боже! – Тяжело выдохнула Влада. – Почему мне так плохо?
В воздухе нарастало давление. Женя чувствовал, как оно вибрирует у каждого под кожей.
– Да ладно, детка, не злись. Никто здесь не называл тебя шл…
Раздался последний, самый мощный взрыв. Лифт резко качнуло, пол ушёл из-под ног, и на несколько секунд пропал свет, наступила кромешная тьма. Женя самым первым рухнул на пол, приложившись лицом об металл. Из носа к губам побежала тёплая струйка крови. Рядом упала Влада, громко ахнула, а потом тихо-тихо застонала: видимо, упала она на раненую ногу. Но Катя осталась на ногах, да, Женя не услышал, чтобы она хоть пошатнулась. Услышал он кое-что другое.
Звук спускаемого предохранителя.
Свет зажегся в тот момент, когда цифры на тёмном экрачике сложились в 50, а лифт перестал ехать вниз и двинулся в бок подобно вагону метро.
– Не смотри на меня так или я раздроблю твой копчик пулей.
Женя встал на четвереньки, быстро взглянул на Владу (сама она не поднимется), посмотрел на Катю через плечо и…поразился.
Даже сейчас, в такой ситуации, когда от смерти Женю отделяло одно неверное движение, он застрял во времени, уставившись на Катю снизу вверх. В этот момент она была как никогда красива, и уродливое лицо, которое стало уродливым совсем недавно, сияло красотой. И всё из-за глаз… Яркие, безумно яркие серые глаза сияли на покрытом кровью лице словно два бриллианта, потерянные в липкой грязи. В голове Жени пронеслась мысль: «Я никогда не разлюблю её, сколько бы шрамов она не получила». Её внутренняя красота, скрывавшаяся в глазах, сейчас затмила собой всю кровь, все раны на лице и сделала его невероятно красивым. Очень, очень красивым.
И очень грозным. Женя чувствовал, что Здоровяк боится того прямого взгляда, что исходил от серых глаз.
– Повторяю последний раз: прекрати на меня так смотреть. В противном случае спущу курок.
Свет начал мигать, накаляя и без того напряжённую обстановку. На секунду тьма завладевала лифтом, потом отступала и вновь возвращалась, но казалось, Катя не замечала перемен света: она смотрела в глаза Здоровяка, до боли сжимая кулаки. И почему-то Женя был уверен, что кровь на костяшках её правой руки – чужая кровь. Кому-то не повезло встать на пути дикой волчицы.
Откуда у меня эти мысли?
– Ты был с ним знаком. – Голос Кати не дрожал. Он насквозь пропитался злостью, но не дрожал. – Более того, ты угощал его пивом в барах и знал, что он избивает свою жену. Ты дружил с Лжецом. Ты с ним дружил.
Здоровяк, сам того не заметив, сделал шаг назад, поближе к дверям. Рука, держащая пистолет, затряслась. Палец мог соскользнуть в любой момент, и тогда прогремит выстрел, который заберёт жизнь Кати. И она умрёт у Жени на руках как в концовках лучших драматичных фильмов. Если о сейчас же – сейчас же! – ничего не предпримет, то может не надеяться на счастливый финал. Всё закончится слишком жестоко, как всегда и бывает в реальной жизни.
– Ты часто заходил к нему в гости, да? И смотрел в глаза женщине, жизнь которой превратилась в ад из-за вас двоих. С одним я уже разобралась. Он просил передать тебе «привет».
– Успокой свою суку! – Женя сразу понял, что обращаются к нему. Он опустил голову вниз, но всё равно увидел, как на него нацелили пистолет – увидел чужими, ярко-серыми глазами. – Встань и уведи её к дальней стене! Живо!
Женя не встал. Повисшую тишину разбавляло лишь его тяжёлое дыхание, даже Влада перестала стонать и с пола наблюдала за происходящим: стоящий на четвереньках парень отказывается подниматься, пока у его головы держат пистолет. Лифт, этот огромный гроб из стали, с бешенной скоростью продолжать лететь по тоннелю, так что медлить было нельзя. Совсем скоро они прибудут на сто четвёртый этаж.
– ПОДНИМИ СВОЮ ЗАДНИЦУ И УСПОКОЙ ЭТУ ТВАРЬ! БЫСТРО!
Катя, скажи что-нибудь. Отвлеки его на пару секунд.
– Знаешь, как скоро этот говнюк из самоуверенного мачо превратился в жалкий мешок дерьма? Так же будет и с тобой. Ты и он…
– Я тебя предупреждал, сука.
В тот момент, когда Здоровяк поднял пистолет, чтобы выстрелить Кате в живот, всё и началось.
Женя кинулся ему в ноги и мгновенно повалил, одновременно услышав грохот выстрела. Он не понял, куда попала пуля – в него или нет. Но даже если и попала, то плевать. У Жени были считанные секунды, чтобы взять верх над Здоровяком, поэтому он отбросил все мысли и сконцентрировался на самом главном – инстинктах. Все органы чувств обострились за один миг, и ярче всех вспыхнула интуиция. Казалось, Женя стал единым сгустком инстинктов и интуиции.
Теперь всё зависело лишь от его действий.
Здоровяк упал не полностью, его плечи врезались в стальные двери. Буквально впились, чуть не сбив лифт с рельс. Свет вновь замигал, и теперь интервалы между наступлениями тьма стали короче. Темнота – света, темнота – свет. Так что каждые две секунды Женя со Здоровяком не видели друг друга, но слышали. Слышали тяжёлое дыхание, биение сердец и прорывающийся под землёй лифт, который неминуемо быстро приближал их к сто четвёртому этажу.
– Ты что вытво…
Женя врезал Здоровяку по морде и еле сдержал крик, когда кулак взорвался болью. Череп у того был крепким, очень крепким, чуть ли не титановым. Удар пришёлся по челюсти с левой стороны, но ничего, кроме синяка, Женя не добился. Ударил бы он чуть сильнее, то не выбил бы челюсть, а сломал себе кисть. И тогда бы уже
