Когда мы наконец спустились, я никак не могла отдышаться — из груди вырывались хрипы вперемешку со стонами. Моя же спутница была бодра, и ничего не говорило о том, что она только что преодолела путь с крутой скалы. Дав мне минутную передышку, она вошла в лес.
Дорога сквозь чащу проходила в той же манере, что и раньше — Калина бойко трусила впереди, без устали перешагивая кочки, корни деревьев и наклоняясь под низко свисающие ветки. Я же ковыляла сзади, шипя от боли в боку и сдавленно ругаясь каждый раз спотыкалась об очередную корягу. Я успокаивала свое самолюбие тем, что это последствия воздействия инкуба.
Такое передвижение совершенно не способствовало беседе, но несколько раз мне все же удавалось приблизиться к старухе, и тогда любопытство брало верх над усталостью, и я задавала терзающие меня вопросы:
— А божества могут перемещаться в Навь?
— Могут, но не хотят, — каждый раз скупо отвечала женщина и проворно увеличивала расстояние между нами.
— А духи в Правь могут?
— Не слыхала об этом.
— А Навье царство какое?
— Другое.
— А что это за бог, на чьем алтаре я лежала?
На этом вопросе Калина почему-то отступилась и остановилась, поворачиваясь ко мне:
— Надеюсь, ты понимаешь, что никому не должна говорить о том, что произошло на мельнице и, тем более, о чем мы с тобой говорили в пещере?
Я кивнула. Ведьма с прищуром посмотрела на меня:
— Это Навий царь. У него нет имени. Либо я его не знаю.
Я не сразу поняла, что она имеет ввиду бога, чей тотем был в пещере, и удивилась:
— Царь? Он же бог…
— Одно другому не мешает, — фыркнула Калина и, развернувшись, снова резво пошла по тропинке между деревьев. Мне же осталось только догонять ее.
Через какое-то время мы вышли из лесу как раз рядом с местом моего ночного злоключения. Не иначе, Калина специально привела меня сюда.
Там, где последние несколько десятилетий возвышалась заброшенная мельница, теперь чернел только обугленный остов здания. Трава вокруг тоже была выжжена, и сильно воняло гарью.
Я смотрела на потрескавшиеся изломанные останки строения и чувствовала свою вину. Ужас, пережитый мной менее дня назад, нахлынул с новой силой. Я словно снова услышала страшный шепот демона: «Мерзкая девчонка, я еще с тобой поквитаюсь…» Не смотря на зной от солнца, которое хоть еще было далеко от зенита, но все же уже высоко висело над землей, я почувствовала озноб — бррр. Вздрогнув, я поторопилась поскорее уйти со страшного места, глаза не видят, душа не болит.
Глава 10
А спустя четверть часа, когда мы наконец пришли в деревню, у меня и вовсе все мысли вылетели из головы, потому что на меня налетела толпа девушек и женщин всех возрастов — начались предсвадебные хлопоты.
Не знаю, что наплела им мама по поводу моего отсутствия, но меня никто ни о чем не спрашивал, наоборот, мое появление с ведьмой было воспринято, как должное.
— По канонам еще до зари нужно было проснуться и начинать приготовления, — наставительно бубнила тетя Яшма, волоча меня куда-то, как плуг, — а ты шастала, не пойми с кем, — она зыркнула на Калину остановившуюся поодаль, — ну да ладно, но теперь придется поторопиться.
— А где Сокол? — задала я волнующий меня вопрос, — мне нужно с ним увидеться!
— Эх, молодость, — мечтательно проговорила Береза, мамина подруга, идущая рядом с нами, неся в руках огромную бадью, — помню, тоже никак не могла наглядеться на Волка, казалось, минута в разлуке, как год, а теперь… — она сморщила нос и не договорила.
— Теперь до свадьбы жениха ты видеть не должна, — погрозила мне пальцем еще одна женщина — Сорока, — не положено.
— Да мне только… — начала я неуверенно, но меня прервали.
— Сегодняшний день посвящен приготовлениям. Не только твоим, но и его. У них с мужчинами свои заботы и обряды. Сейчас, поди, они ему уже наставления о первой брачной ночи наперебой дают, — засмеялась Береза, и ее подхватили другие женщины.
— И вообще, видеться до свадьбы — дурная примета, — поддакнула Лиска, которая тоже была здесь.
Я поняла, что спорить бесполезно, более того — опасно, ведь не рассказав о событиях прошедшей ночи я не смогу объяснить причину своего желания непременно встретиться с Соколом.
Почти каждый год у нас в деревне игрались свадьбы, и у каждого их участника, коими являлись все жители, были свои роли в этом событии, поэтому я, увлеченная своей, не особо задумывалась о том, что происходит в это время с невестой. А теперь я была несколько растеряна и с трепетом ожидала, что будет происходить дальше.
Тем временем мы подошли к бане. Тут меня ждала мама. У нее в руках я увидела ткань тонкого полотна — это была рубаха для купания.
Мама смотрела на меня строго, но при этом ее глаза были полны любви, мне даже на секунду показалось, что она готова заплакать, но вместо этого, она улыбнулась и нараспев прочла слова молитвы за невесту — она просила у богов счастливой судьбы для меня, продолжения рода и жизни в достатке и здоровье.
Я невольно посмотрела на небо, ожидая, что сию минуту грань реальности колыхнется и выпустит в мир божество, услышавшее просьбу матери за дочь. Но небо оставалось непоколебимым и, пожалуй, равнодушным.
Старшие женщины расступились, и меня окружили девушки, которые еще не вышли замуж. Они сняли с меня мою одежду и облачили в протянутую мамой почти невесомую сорочку, распустили мне косу и повели внутрь бани. В предбаннике они тоже разделись, оставшись в нижних рубахах, и мы молча вошли в пахнущее травами и горячей древесиной наполненное паром помещение.
Это молчание казалось мне особенным и каким-то торжественным, а потом девушки запели:
«Ой, да ты Верба, да ты Вербушка,
Ой, да ты верба зелена прикудрявая,
Ой, ты, когда взросла, когда выросла?»
И я отвечала:
«Ой, да весной взросла, летом выросла».
Слова пропевались сами собой, сами собой всплывали в моей памяти.
«Ой, да когда ты, зачем рано наклонилася?»
«Ой, да не сама я наклонилася,
Ой, да наклонили меня снеги глубокие,
Снеги глубокие да ветры буйные!
«Ой, да ты дева, дева, ты зачем рано замуж пошла?»
«Ой, да не сама я замуж пошла,
Забрал мое сердце Сокол, мой Сокол сизокрылый!»
При первых звуках песни одна из девушек, а в комнате было так парко, что я даже не поняла, кто именно, зачерпнула ковшом воды и начла лить мне на плечи, я чувствовала только, как горячая, но не обжигающая жидкость стекает сквозь полотно рубашки по моей спине и ногам на пол. Затем каждая из присутствовавших девушек неоднократно обливала меня водой, задавая в песне вопросы о замужестве, женихе и женской доле. А я отвечала снова и снова, но мысли мои блуждали где-то далеко.
Меня омыли сначала горячей водой и отваром из трав, лили на мою кожу молоко и мед, затем вновь омывали водой, терли мое тело докрасна грубыми ивовыми мочалками, снова поливали водой и вспенивали мыло до густой пены. Волосы также натирали травами и желтком, снова и снова полоскали и выкручивали.
Пар, горячая вода, песня, девичьи голоса, запахи трав и мыла смешивались и дробились в моем сознании, и я уже не могла сказать, сколько времени длится обряд. Я будто прибывала на той самой грани реальностей, готовая в каждую секунду соскользнуть в другой мир.
— Он не будет твоим, — внезапно раздалось над ухом, и я дернулась от неожиданности, оглянулась, но в густом пару никого не увидела рядом. Да и кто это мог сказать? Все заняты песней и омовением. Скорее всего, это последствия тяжелой ночи, и мне просто послышалось — решила я, встряхивая головой. Но едва я смогла уговорить себя, что слова померещились мне, тот же голос произнес, — он никогда и не был твоим.
Сердце болезненно сжалось, вмиг стало неспокойно и тоскливо.
Остальные приготовления прошли, как в тумане: ни обрядовых песен, ни ритуальных слов я уже не слышала, точнее — не слушала, а положенные мне речи произносила заученно-монотонно, лишь краем сознания отмечая, что что-то говорю.
