Я была благодарна острому на язык аристократу. Он на глазах придворных дискредитировал свидетельницу Астуриаса. Если звездочет вызовет ее, показания уже не примут.
— Кто твой свидетель? — устало произнес король. — Шанти?
— Нет, государь. Монахиня, что воспитывала дитя.
Я покачнулась. Разве мог кто-то из монастыря соблазниться и пойти на ложь и клевету? Конечно, мое поведение оставляло желать лучшего, но мой характер был не менее скверен, чем у послушницы из семьи кузнеца, которая лихо разбивала носы за любой кривой взгляд и изъяснялась в лучших традициях подвыпивших сапожников. Называть меня исчадием мрака за упертость и отказ признавать свое проклятье — верх глупости.
Монахини меня не сдадут. Не позволят Астуриасу очернить меня исключительно из чувства противоречия.
— Зовите ее, — кивнул король.
— Пригласите госпожу Айзу.
Глава 27
Двери залы распахнулись. В них появилась Айза. Но это была не та простоватая добродушная женщина, с которой мне довелось провести много лет под одной крышей. Эта Айза выглядела иначе, двигалась иначе, смотрела иначе.
Грубоватая монахиня по-своему любила меня и заботилась, пусть и в своей манере. Наказания она считала важнее поощрений и каждый раз приравнивала их к акту искренней заботы. Я злилась, но принимала ее правила игры.
Айза, которая появилась в Красной зале, не была заботливой строгой матушкой. Она смотрела на меня и слуг с превосходством. Ее странное платье блестело от обилия аляповатых драгоценных камней. Тянущийся за ней подол с вычурной бахромой успешно заметал пол, облегчая дальнейшую работу горничным. Айзу одели как баронессу, но ее суть выглядывала из всего этого пышного великолепия: согнутая спина, мозолистые крупные руки. Крестьянка, одетая в шелка.
Я сразу поняла, что платье ей подарили. И одна только Акра знает, что еще получила монахиня в награду за свои слова в суде. Меня интересовало другое: в курсе ли Матерь, что ее подопечная сейчас будет свидетельствовать против меня?
Позволила ли настоятельница продать мою душу за парочку платьев? Или она пока что не знает и лишь через пару дней ей сообщат о предательстве Айзы?
— Эта благородная женщина, — объявил Астуриас, — согласилась рассказать о том, что ей пришлось пережить в монастыре по вине этого создания. Леди Айза, расскажите нам, была ли хоть какая-то вина за проклятой девчонкой?
— О, мой лорд! — всхлипнула Айза, заламывая руки. — Нам всем пришлось столько вытерпеть из-за этой… Этой…
Мне стало дурно от этого цирка. Я вела себя не как нежный цветочек из королевских оранжерей, это понятно, но вот так вот выть о моих проступках?!
— Каждую ночь мы засыпали в страхе, — продолжила монахиня, утирая слезы платком. Ткань удачно закрывала почти все ее лицо, не давая рассмотреть, насколько искренни всхлипы женщины. — Она вызывала у каждой почти животный ужас. Матерь иногда отсылала ее прочь из монастыря и запирала ворота, чтобы мы хоть одну ночь могли отдохнуть без исчадия Мрака!
— Чем вас пугал семилетний ребенок? — крикнул аристократ с галерки.
— Она ведьма! — взвыла Айза, ткнув в меня пальцем. — У нее душа черная, как и волосы. Вся в мамашу, такая же злобная тварь!
Если бы взглядом можно было убивать, Айза уже лежала бы у моих ног горсткой пепла. Однако у меня не было колдовских сил, которые мне так упорно приписывал народ. А ответить устно я не могла из-за запрета короля. Отец уповал на мое послушание.
Я подняла взгляд к потолку, на котором красовалась изящная роспись из букетов роз. Надеюсь, мое молчание зачтется, иначе отец действительно рискует увидеть попытку покушения. Уж не знаю, почему они с мамой тогда поссорились, но никто — повторяю, никто! — не имел права так говорить о покойной королеве.
— Это оскорбления! — воскликнули сверху. — Где доказательства?
— Она изранила меня не далее как вчера! Вот, полюбуйтесь, — выкрикнула Айза и стянула перчатку.
Ее рука была вся искусана, словно ее мусолил дворовый пес. С верхней галереи едва ли можно было разглядеть, что следы действительно походят на собачьи клыки. Аристократы дружно выдохнули, заметив красный след с синюшными отметинами.
— Она напала на меня среди бела дня, все монахини видели, — продолжала вещать Айза. — И до этого было много случаев, когда она нападала на воспитанниц, словно дикий зверь. Да что уж там, она порвала книги! Ей больно видеть, что другим грамота дается легче, вот и уничтожила учебники со злости. Неужто кто-то захочет себе такую королеву? Глупую, вздорную, капризную, неряшливую. Вы посмотрите на нее, она ж вся в грязи, даже платье не выстирала. Стыд!
Айза наконец рискнула повернуться ко мне лицом. Я с наслаждением наблюдала, как вытягивается ее лицо. Айза не могла упрекнуть меня в лени: я честно отрабатывала свои наказания. Но она явно делала ставку на то, что во дворце я расслаблюсь и потребую служанку заняться этим. Две бессонные ночи — это слишком даже для опытной монахини.
И я чувствовала, как кружится моя голова, как мелко дрожат пальцы. Вот только упорства мне было не занимать. Если потребовалось бы, я бы бежала все восемь часов за каретой, а потом драила конюшни дворца, лишь бы получить возможность поговорить с отцом.
Впервые за все мои восемнадцать лет он согласился уделить мне столько времени. Пусть это было слушание, по итогам которого меня могли казнить, но отец пришел. Если бы он еще разрешил мне говорить, было бы вообще волшебно.
— Скажите, при вас ли письменные свидетельства других монахинь? — спросил Астуриас.
— Да, конечно! — закивала Айза, вытягивая из-за пояса тонкий тубус.
— Покажите их королю, — величественно разрешил звездочет.
