— О, Вы тоже обратили внимание, Ваше Величество, — обрадовался Дор-Марвэн, в кои веки не забывший, как следует обращаться к Брэму.
— Да, господин Стратег, обратил, — откровенно забавляясь, усмехнулся брат. — Но избавьте нас от расхваливания Его несравненной Светлости. И так все знают, как Вы заинтересованы.
— Он прекрасный человек, мы с ним общались, он мне понравился… — отчим Брэма будто не услышал.
— Довольно, — отрезал король, оборвав Дор-Марвэна на полуслове. — Я слышал это уже не раз. Доброй ночи.
Взяв меня за руку, Брэм увлек за собой, не дав медальону возможности ни поддержать регента, ни начать самой хвалить Волара.
Ни по дороге в башню, ни желая мне спокойной ночи, Брэм не сказал и слова о князе и его друге. Это было к лучшему. Моих сил хватало только на то, чтобы не заговорить самой. Если бы брат начал важный разговор, противодействовать периату я бы не смогла.
Утром проснулась поздно. Нужно было восстановить силы после выматывающего приема. Брэм это отлично понимал, а потому еще вечером предупредил, что тревожить меня не будет. Визита регента тоже можно было не опасаться, — стража получила приказ брата не пускать отчима ко мне.
Лежа в постели, любуясь игрой света в аметисте кольца Тарлан, я пыталась задержать свой сон. Зеленый луг с валунами-указателями, стрекот вездесущих кузнечиков, вскрикивания ласточек над головой. И Ромэр. Близкий, понимающий и невыразимо родной… Такие яркие сны-воспоминания я видела, к сожалению, редко. Но была им очень благодарна за то, что сновидения возвращали меня в те моменты, когда я была по-настоящему счастлива. И мне почему-то думалось, что эти сны я видела, когда и Ромэр думал обо мне… Наивно? Глупо? Да, возможно. Но такие мысли придавали мне силы, помогали обрести душевное равновесие.
Позволить себе весь день валяться в постели я не могла. Встала, спрятала кольцо в тайник. Как жаль, что не могла позволить себе носить подарок Ромэра днем. Уверена, отчим потребовал бы отдать ему талисман, а медальон не оставил бы мне и шанса на сопротивление приказу.
Днем принесли букет от бастарда. Хоть в приложенном письме с благодарностями за прием и говорилось, что цветы предназначены ожидаемо «несравненной» принцессе, но обо мне при выборе букета думали в последнюю очередь. Во-первых, я не жалую розы из-за вычурности и убеждения недалеких мужчин в том, что всем без исключения женщинам эти цветы нравятся. Поэтому розы дарят, когда не хотят утруждаться, выясняя любимый цветок дамы. Во-вторых, я не пожелала бы себе оранжевые цветы.
Этот букет о многом говорил. Что бастард считает наш брак делом решенным. Что князь показывает нежелание менять свои привычки и вкусы. Что он постарается подчинить себе жену, презрев ее желания и интересы. Что считает свое предложение очень выгодным для Шаролеза, а цену, которую заплатит за меня Муож, завышенной. Конечно, можно было постараться оправдать князя. Допустить, что он не хотел оскорбить меня и брата этим хамским букетом, а лишь подарил то, что сам искренне считал красивым. Вот только на нашем уровне эти предположения смешны и нелепы. Особенно, если учитывать другие выходки бастарда.
Ответ на вопрос, почему князь Волар считал возможным подобное поведение, нашелся быстро. Великий Завоеватель, чуть не начав войну с Муожем, развязал наглецу руки. Недостойный меня полу-князь был уверен, что теперь-то Шаролез не сможет отказать. Только чтобы не поссориться.
Но Муожский бастард просчитался.
Возможно, решение юного короля и было спорным с политической точки зрения. Но решение моего брата было единственно правильным.
Брэм задал мне лишь один вопрос, когда пришел вечером в башню:
— Что это? — брат указал на букет.
— Подарок Его Светлости, — честно ответила я, тоже посмотрев на оранжевые розы. — Красивые цветы.
— Ну да, не спорю, — кивнул Брэм.
Брат спокойно, не говоря и слова, следил за тем, как Винни, привыкшая к обществу короля за неполные три недели, наливала в тарелки суп. Закончив, девушка по обыкновению вышла в комнату для фрейлин.
— Знаешь, — голос Брэма прозвучал чуть свысока, — я благодарен князю за этот букет.
— Почему? — искренне удивилась я.
— Он избавил меня от сомнений. Ничто так не радует, как уверенность в правильности решения, — глядя на стоящие на столе у окна цветы, ответил брат.
Если бы он только знал, сколько сил отняло у меня молчание, пресечение навязанных медальоном попыток оправдать Волара… Я в который раз прокусила до крови щеку, в который раз сжимала зубы, в который раз, моля небеса о помощи, ждала слов брата, его решения.
— Шаролез не настолько заинтересован в тех шахтах, как может мниться Волару. Шаролез не настолько заинтересован в сохранении прекрасных дипломатических отношений с Муожем, чтобы мы спускали бастарду наглость и хамство, — в голосе Брэма было столько злости, что я не удивилась, когда он с грохотом швырнул на стол вилку. — Что он о себе возомнил?
Брат вскочил, принялся расхаживать по кабинету, время от времени сжимая правую руку в кулак. Верный признак крайней степени раздражения.
— «Милый, вежливый юноша», — передразнил Стратега Брэм. — Он меня безумно бесит! Ты, конечно, в разы сдержанней меня, но я уверен, тебя он раздражает не меньше. Не позволю какому-то уроду издеваться над моей единственной сестрой.
Остановившись напротив, брат выпалил:
— Никакой свадьбы не будет! Можешь говорить, что угодно, никакие призрачные выгоды не повлияют на мое решение.
Даже если бы я собиралась упорствовать, он не дал мне шанса. Сорвался с места и еще несколько раз пробежал от двери к двери, снова остановился напротив меня.
— Наглый, отвратительный, глупый, не знающий правил этикета невежда! И не возражай!
На сей раз Брэм был готов оспорить любое мое высказывание, настаивать на своем решении, даже поссориться со мной, но не изменить вынесенный вердикт. Поэтому единственное слово, которое мне удалось отвоевать у периата, казалось, лишило брата дара речи.
— Спасибо, — сказала я, глядя в глаза Брэму.
Он долго молчал, смотрел на меня удивленно. Не ожидал, что так быстро сдамся. Ведь до того именно я уговаривала его давать Волару шансы. Осознав, что я не стану пытаться оспорить его решение или разубедить, Брэм сделал глубокий вдох и долго выдыхал, чуть прикрыв глаза. После этого вернулся на свое место. Он был совершенно спокоен, ни следа миновавшей вспышки.
— Прости, я немного вышел из себя, — покаялся Брэм, виновато улыбнувшись.
