Но вскоре размышлять об этом стало некогда, внимания потребовал мой подопечный. Вопреки обыкновению, в этот раз он не метался в горячечном бреду. Но всё равно вёл себя очень беспокойно, время от времени пытаясь сбросить одеяло, двигая руками, мотая головой. Приходилось его сдерживать, успокаивая. Пару раз потребовалось даже обратиться за помощью, моих сил уже просто не хватало. Одно слово — здоровяк! Создавалось впечатление, что даже больной и истощённый он, при желании, мог легко скрутить меня в бараний рог. Если был бы в сознании и понимал, что делал.
Но к счастью или к сожалению, в себя он пока так и не пришёл. Однако спустя час начал потихоньку успокаиваться, более чутко реагируя на мои слова и прикосновения: кажется, они его успокаивали. Чем я и воспользовалась, тихо разговаривая и время от времени поглаживая его по лицу. И в который уже раз поразилась четкости, красоте и благородству черт его лица, с грустной улыбкой подумав, что будь этот человек здоров, он бы и не посмотрел в мою сторону.
Моя обычная внешность, далеко уже не юный возраст и некоторая неуверенность к себе не способствовали привлечению внимания противоположного пола. А те отношения, которые у меняя были, закончились ничем. Взять хотя бы последнее увлечение…
Почувствовав, как на глаза наворачиваются непрошенные слёзы, я резко поднялась с краешка лежака, на котором сидела. Подопечный некоторое время назад затих и вроде как уснул, а мне требовалось выйти на улицу немного проветриться, успокоиться. Это усталость давала себя знать. Просто усталость… Так бывает…
Но не успела я сделать и шага, как неожиданно моё запястье обхватили крепкие мужские пальцы и послышалось тихое, хриплое:
— Пить…
Не веря своим ушам, я резко обернулась, и заметила, что глаза моего подопечного чуть приоткрыты, а рука, которой он удерживал меня, вдруг ослабла и
безвольно упала на землю.
Бегом метнувшись за свежей водой, я на обратном пути прихватила с собой ещё одну лампу, которую подвесила на вбитый именно для этих целей в опорный столб крючок. Опустившись на колени рядом с лежаком, я аккуратно приподняла голову больного и прислонила к его губам край чашки, надеясь, что он не заснул и сможет пить самостоятельно.
Только почувствовав прикосновение прохладной воды к своим губам, мужчина резко распахнул глаза и принялся жадно пить, делая глубокие глотки. Мне пришлось чуть придержать чашку, чтобы не дать ему захлебнуться.
Напившись, подопечный откинулся на подушку, продолжая всё так же смотреть широко открытыми глазами в потолок. А я невольно залюбовалась их необычным цветом: вроде серые, но не совсем. В неровном свете масляного фонаря, отбрасывающего неровные блики, чудилось, что радужка зрачка испещерена расходящимися от зрачка тонкими линиями серебристого цвета. Необычное, завораживающее зрелище, которое исчезло, как только мужчина закрыл глаза, погружаясь в глубокий целительный сон.
А я задумалась: могло ли мне это просто показаться? Или же было на самом деле? И если было, то нормально ли это или всё же является отклонением от нормы? Симптомом, которые просил тщательно отслеживать целитель?
Посомневавшись немного, я всё же решила спросить у Ленца совета. Лучше сбегать к нему впустую, чем пропустить что-то важное и потом об этом сожалеть.
Больной крепко спал, поэтому время на прогулку до шатра у меня было. Надеюсь, мой сосед по жилплощади уже проснулся и по-прежнему в хорошем настроении.
Но нашла я Ленца не в шатре, а в столовой, где он как раз с аппетитом поглощал то ли поздний обед, то ли ранний ужин. Решив совместить полезное с приятным, я тоже наполнила поднос и подсела за столик к главному целителю.
Несколько осуждающих и пренебрежительных взглядов восприняла спокойно, привыкла уже, что ко мне здесь относятся несколько настороженно. По началу, когда я только приехала, знакомиться было некогда: я общалась только с Тильдой и Улей. Но как только поток раненых слегка ослаб, и всем стало известно, что я делю шатёр с Эрихом Ленцем, тут же поползли какие-то невнятные слухи.
«На чужой роток не накинешь платок» — уверяет народная мудрость. И в данном случае я была с ней полностью согласна, даже не предпринимая попыток как-то оправдаться или обелить себя? Зачем? Каждый мыслит в меру своей испорченности, переделать таких людей невозможно. Они всегда найдут к чему придраться. Мне же вполне хватало общества двоих дружелюбно ко мне расположенных женщин.
Поэтому я научилась просто не обращать внимания на такие вот проявления то ли ревности, то ли злобы, то ли недалёкого ума. Каждому своё.
Поздоровавшись с ничуть не возражавшим против моего присутствия главным лекарем, я пожелала ему приятного аппетита и сама с удовольствием принялась за еду. Но как только с трапезой было покончено, тут же задала интересующий меня
вопрос относительно странности подопечного.
Ленц, услышав описание необычности, задумчиво постучал пальцами по столу и хмыкнул:
— Судя по твоему описанию, подобная странность — это показатель того, что твой подопечный — маг. Бывший. Выгорел, причём не так уж давно — пару лет назад, не более.
— Но почему? Как одно от другого зависит? — я в первый раз слышала о таком.
Выгоревших магов у нас не так уж и много: слишком уж это большое
потрясение для всего организма и психики. Если с кем и случилось подобное несчастье, то как правило, бедолага погибал сразу. Или же мучительно агонизировал, в первые три месяца медленно сходя с ума.
Счастливчиков из тех, кто выгорел и остался в живых, в истории магии насчитывалось всего несколько человек. И это были уникальные с точки зрения медицины случаи. Что стало тому причиной: сильная воля бывшего мага или же счастливое стечение обстоятельств — неизвестно. Но в обоих случаях им несказанно повезло!
— Всё очень просто: во время магического перенапряжения, являющегося причиной выгорания, происходит обратный выброс магической энергии через нервную систему, в данном случае — через сетчатку глаза, отчего возможны фрагментарные выгорания радужки. Причём на сетчатке, линии точно такие же,
только их не видно.
— А можно узнать из какой он академии? — почему-то стало очень интересно. У нас я его точно не видела. Подобные крупные мужчины так просто не забываются.
— Можно, — кивнул Ленц, и непринуждённо добавил: — Для этого нужно просто хорошенько осмотреть его и найти на теле специальную татуировку.
— Татуировку? А это ещё зачем?
— У каждой академии имеется своя особенная татуировка, которая ставится по окончании обучения и включает в себя символику выбранного факультета. Свести её невозможно, как и замаскировать. Так что, пусть твой подопечный и выгоревший маг, но «печать» альма-матер на нём должна была остаться.
— А где именно она ставится? — об этом любопытном обычае я почему-то не слышала за всё время работы в академии. Может, это некое выпускное таинство? Или просто настолько общеизвестный факт, что о нём не принято было упоминать? Тогда почему я упустила его из виду?
Хотя, припоминается мне, что несколько раз я видела подобные у кого-то из преподавателей и целителей. Но не придала этому значения, отнеся к элементам украшения или особой «фишкой» нашего учебного заведения. Как оказалось, всё намного сложнее.
— Особой традиции тут нет, просто, как правило, принято разделение по факультетам: целители ставят татуировку на плече, боевики на спине, стихийники на солнечном сплетении, а артефакторы на тыльной стороне ладони. Хотя, придерживаться этого принципа необязательно. Каждый волен самостоятельно выбрать на своём теле место для «метки».
— Любое? — на всякий случай уточнила я.
— Абсолютно! Никаких ограничений. Даже явное отсутствие здравого смысла не помеха, — лукаво улыбнулся Ленц.
После такой улыбочки интересоваться местоположением метки у сидящего напротив мужчины, я посчитала неприличным. Поэтому вовремя проглотила, чуть было не сорвавшийся с языка, вопрос.
А вспомнив некоторых известных мне по академии адептов из первогодок и их чувство юмора, настолько ярко представила себе, где именно они могут захотеть поставить заветную татушку, что не удержалась от ответного ехидного смешка. Надеюсь, мой подопечный окажется более благоразумен, и не станет подвергать стыдливость дамы подобным испытаниям, отделавшись более заметной меткой в каком-нибудь приличном месте.
