да что толку? Она сама скоро уйти хочет. Сбежать точнее. – Тихо закончил я, голову низко опустив и руками волосы взлохматив. От одной мысли этой тошно становилось, да только как удержать? Ничем не проймёшь ее, коли слышать меня не хочет. А силой держать около себя… Нет, нельзя так. Не заслуживает она такого от меня.
— Сама-а, значит. — Протянул задумчиво батя, бороду свою рукою оглаживая: — Так она тут не ради свадьбы. Дай угадаю… Алатырь? – Думать ему долго не пришлось, поэтому я только хмыкнул:
— Да. Я обещал.
— Мне насолить хотел? – Усмехнулся батя, на что я пожал плечами:
— Я думал по началу, что все шутка это. Она не сразу про Алатырь мне сказала, а как сказала…
— Ты уже не хотел отказываться от неё? – Блеснул глазами отец, понятливо улыбаясь. – Скажи, а ты вообще уверен, что… что она лягушка? Слишком уж умна эта зазноба да весела для такого тельца.
— Молчит. Все бы отдал, кабы девушкой она оказалась. Да хоть кикиморой, хоть русалкой, пусть хоть и лягушкой, кабы только подольше побыла тут. Около меня. Тянет меня к ней как магнитом. Идиотом чувствую себя, а смотрю на неё, слушаю шуточки эти, и в груди отчего-то колет. Вроде и со мной, а от одного слова ее о расставании скучать начинаю. Не смогу ее отпустить… А она только и говорит о том. — Выдал я, на руки глядя. Понимал ведь, каким дебилом со стороны кажусь, но не мог я без неё. Пусть хоть лягушкою на всю жизнь останется, да только бы рядом.
Батя на речь мою только грустно улыбнулся, вдаль посмотрев, видно мамку снова вспомнив:
— Ох, интересный ты у меня уродился. Знала бы… — И тут же грустно рассмеялся: — Хотя она знала. Она точно знала, зазноба моя! Ух!
— Она бы поняла. – Улыбнулся я, на батю глядя, пока тот в задумчивости своей был, тут же рассмеявшись на реплику мою:
— Да, она бы поняла. – И помолчав немного добавил: — Кабы любишь Русу свою держись за неё. Не отпускай, кем бы она там не была. Не трать время драгоценное. И помни… Чтобы кто не говорил, я на твоей стороне.
— Даже если она лягушкой останется? – Грустно хмыкнул я.
— Даже если сам ты лягушкой быть захочешь! – Тише добавив: — Это твоя жизнь, сын, и только тебе выбирать, как ты ее проживёшь. Моё дело как родителя твоего рядом быть, да советами ненужными не докучать. Подстраховывать когда надо, а не за пуповину держать около себя. Твоя жизнь, не моя.
— Спасибо, бать. – Хрипло выдохнул я. – Правда, спасибо. За понимание. И за то, что на моей ты стороне. Это дорого стоит. – Он на это лишь кивнул грустно, очевидно о своём вспоминая, как мне в голову мысль пришла: — Бать, сделай одолжение.
Глава 12. Второе испытание
— Чего? – Ошарашенно пробормотала я, не успев отойти ещё от того, что единственная из жён испытание прошла, как Ванечка с порога мне о новом объявил, да довольно так ухмыльнулся: —Ковёр? Мне нужно за ночь ковёр целый сплести? – Задание было до того глупым, что я лишь поразилась, как царю это в голову ударить могло, пока муж мой в хату вошёл да потянулся довольно:
— Умеешь плести? – Спросил он, рукава рубахи закатывая, отчего невольно мой взор тем самым привлекая.
— Если честно, то нет. – Пробормотала я, на подушечку свою оседая, да с мужа взгляда не спуская, пока этот негодник ухмылялся довольно: — Ты сильно умаялся наверное. Если хочешь, то… — Начала было я, памятуя о том, что Ваня толком не спал, как он меня перебил:
— Все нормально. Ты просто рядом побудь. Расскажи мне что-то интересное. – Криво ухмыльнулся он мне, да тут же за дело принимаясь. Я аж дышать перестала, как он ткань натягивать стал:
— Где ты научился всему этому? – Не смогла сдержать я восхищения в голосе, а он уже ловко рисунок пометил.
— Ты про мои кулинарные способности? И про ковры эти?
— Да. – Он улыбнулся как-то мягко, рук от дела не отрывая:
— В детстве… Братья мои, они… — Он запнулся, прежде чем с ухмылкой головою покачать: — Ну как сказать? Вася одарён был, вечно с мечом махал где-то. Тренировался. Сёма, хоть и балагур редкостный, но он умник тот ещё. Пять языков знает, представь. А я… Вроде и мечом махать умею, и говорю неплохо да только не интересно все это. Я чем только не пробовал заниматься.
— Правда? – Выдохнула я, к нему подсев по ближе. Могла бы, прижалась бы близко-близко к нему:
— Да. – Тем временем выдохнул он, ласково на меня глядя.
— А что ещё умеешь?
— Прясть. Не смотри так. – Рассмеялся он, пока под руками его волшебство чистой воды творилось. — Моя мама, она была в этом весьма искусна. – И я ему верила. «Где кольнёт иглою раз – цветок зацветёт, где кольнёт другой раз – хитрые узоры идут, где кольнёт третий – птицы летят…» да так правдиво, что не оторвёшься.
Мы помолчали немного, в уютном тишине нашего теремка, как я не удержалась:
— А ты искусен во всем значит? Почему не хвастал этим? – Хитро прищурилась я, на что он головою смущённо покачал:
— Это не мужские дела. – Вымолвил он стеснительно, отчего я тут же поспешила возразить:
— Ваня – ты прекрасен. – И ещё лапку свою на плечо его положила, кабы он точно понял, насколько важен его талант: — Люди, столь одарённые как ты, несомненная редкость! – Он от этого странно глянул на меня, и голову отвернул после, покраснев:
— Расскажи мне лучше о себе. Ты про меня столько знаешь, хоть сама загадка.
— Я не так интересна, как ты. – Тут же отмахнулась я, боясь лишнее сболтнуть: — Прясть да ткать не умею, не обучал никто. А готовить… На себя одну не наготовишь.
— Ты одна? – Вскинул он взгляд тут: — А родители?
— Я не помню совсем своих родителей. Они… Умерли, я была совсем мала. Меня воспитывала бабушка. – Пробормотала я, не горя желанием делиться этим. Детство моё было далеко от приятного.
— Мне жаль.
