Затем добавил. — Просто жизнь у нее тяжелая. Вся семья ее умерла, когда она еще маленьким ребенком была. Взяли ее на воспитание в девичий монастырь, а оттуда сюда, в приют Святого Мартина снарядили в послушницы. Она всю жизнь богу посвятила.
— А у кого тут жизнь легкая, а? — спросила я, и опять старик согласился со мной.
— Это да! Вот преподобный один чего стоит… Я-то попал сюда уже после всего случившегося, но он еще в трауре тогда был. Долго отходил. А я уверен, что болезнь ту несчастную ведьма злая и наслала на наш край. Отсюда же все и началось, а потом уже и на север страны пошло.
— Ведьма? — я закончила стричь волосы и переместилась к бороде, оценивая масштабы работы критическим взглядом.
Пока я примерялась и начинала подстригать аккуратно кончики бороды, Луиджи продолжил:
— Ну да! На болотах которая живет. Я знавал ее. Я же из этих мест сам. Еще мальчишкой мы бегали возле ее дома и кидали камни. Все знали, что там живет нечистая сила. Она то коровам горькое молоко давала, то в кошку превращалась. А потом ушла на болота, как донесли на нее да охоту объявили. Ох и взъелась она на людей!
— И что? — с любопытством спросила я. — Не поймали ее?
— Выходит, что не поймали, — развел руками Луиджи, а я шикнула на него, чтобы он не шевелился. — Послали людей, да только всего два из них воротилось и те в сумасшествии. Утверждали, что утопили ведьму-то на болотах, только доказать ничего не смогли.
Тут подбежала Клотер и мы прекратили наш разговор.
Дело заладилось окончательно и мы успели подстричь еще два человека до того, как всех созвали на дневную молитву. Мы привели в порядок комнату и отправились в сторону молельной залы.
Клотер не отпускала мою руку:
— Сестра Жюстина, знаешь о чем я прошу бога каждый день?
— О чем же, милая? — я потрепала ее по белокурой макушке.
— Я хочу, чтобы у меня была мама и мы испекли вкусный пирог! — она мечтательно прикрыла глаза.
— Знаешь, что? — я остановилась и присела рядом с ней. — У нас же тут растут яблоки? Я вроде видела в саду.
Клотер задумалась:
— Нужно спросить у настоятельницы. Нам не разрешено рвать фрукты в саду.
— Не волнуйся, я договорюсь! У меня есть отличный рецепт пирога, который точно тебе понравится. Правда, не знаю, получится ли достать все ингредиенты, все-таки тут нет супермаркетов!
— А что такое су-пер-мар-кет? — по слогам произнесла Клотер.
— Это такое место, где продается все, что нужно для пирога.
— Как ярмарка? — догадалась девочка. — Я была на ярмарке, там продаются вкусные пышки и танцуют тряпичные кукольные человечки.
Болтая, мы и сами не заметили, как дошли до большой залы. Под стеной стояли скамьи и мы заняли свои места. В первый раз мне удалось попасть в молитвенный зал до прихода падре, и сейчас я с нетерпением ожидала его.
Он вошел очень тихо. Ровной, прямой поступью, не обращая внимания ни на кого, и не поднимая очей, подошел к алтарю и перекрестился. Все повторили за священником.
Наблюдая за ним сейчас, я могла сказать, что падре погружен глубоко в себя. Где-то далеко душой отсюда, птицей в свободном полете, где его не тревожат людские проблемы. Может быть, он думает о своей жене? Ревность кольнула мое сердце. Хотя это было глупо — ревновать к тому, кого уже не существует, но мысль о том, что его сердце занимаю не я, неприятно скользнула и растворилась в глубине моего разума.
Во время молитвы падре был не человеком, это был образ, икона, которую грешники видели перед собой как знамя, зовущее к богу. Я ясно ощущала в себе радость и умиротворение и все отдала бы, чтобы вот так вечно сидеть на этой грубой скамье и наблюдать за профилем человека, отождествляющего религию, которую я никогда не понимала. Он смог показать мне путь, в конце которого я могу найти радость. Я отчетливо понимала, что хочу видеть его постоянно, говорить с ним, слушать его, пусть не в качестве близкого человека. Пусть для него я останусь лишь заблудшей овцой, прихожанкой, лишь бы он был рядом и говорил со мной.
Всю молитву я следила за его руками — как они складывали крестное знамение — и этот жест заключал в себе настоящую любовь в чистом, первозданном виде, какая она существует вне человеческих законов. Глыба мироздания, бриллиант чистой красоты, свет моих очей. Я бы отдала все, чтобы кинуться ему на шею и просто целовать его губы, лоб, щеки, подбородок. Без всякой крамольной мысли — без эротического подтекста. Он нужен мне рядом.
Когда молитва закончилось, я ждала, пока все освободят комнату. У настоятельницы было несколько вопросов к падре и я ждала, пока они переговорят. При выходе из залы, она бросила на меня недовольный взгляд и вышла.
— Клотер, милая, иди поиграй в сад, я скоро к тебе спущусь и мы пойдем на обед, хорошо? — обратилась я к девочке.
— Хорошо, я буду тебя ждать, — она потянулась и поцеловала меня.
Я не двигалась с места, пока она не вышла. Падре также стоял на своем месте и, казалось, молился. Когда я подошла к нему, он заметил:
— Она привязалась к тебе. Ей будет больно, когда ты уедешь.
— Может быть мне стоит остаться рядом с ней? Я потерялась, святой отец. Я не знаю, что мне делать и как быть.
— Тебе нужно исповедаться, так будет легче. Ты должна рассказать все, что считаешь нужным богу. У тебя есть такое желание, дитя мое?
Я легонько кивнула, пока еще сама не понимая, что буду говорить.
Он указал на молельную комнату на втором этаже, где случился тот поцелуй. При воспоминании у меня вновь забилось сердце и во рту пересохло. Но деваться было некуда.
Святой отец поднялся первым и открыл двери, я же, поднимаясь следом, чуть не запуталась в полах своего монашеского одеяния, но все-таки устояла.
В углу молельной комнаты располагалась неприметная кабинка. Перед тем, как войти внутрь, я глянула на падре. Он ласково улыбнулся мне и жестом пригласил.
Внутри кабинки было довольно темно, пахло деревом и ладаном. Свет исходил только от крошечного отверстия на уровне груди. Я услышала, как падре вошел на свою половину и замолчал.
— Я… не знаю, с чего мне начать, святой отец, — сказала я.
— Подумай о том, что для тебя действительно важно. Где бы ты хотела сейчас оказаться. С кем поговорить. Расскажи богу только то,
