закачался. – Не велика цаца, чтобы перед ней размусоливать! Да я свистну только, сотня таких сбежится, и получше, чем эта рыжая, пустоцветная! Сисястые набегут, глазастые, да не конопушные, будто тараканы на рожу им нагадили!
- Вот иди и свисти! – обидевшись, крикнула Рози. – А нас с сыном в покое оставь!
Ее губы затряслись, а по лицу побежали слезы.
- А ну иди сюда, перпетунья обнаглевшая! – пьяные глаза мужа с трудом остановились на ней. – Домой дуй, пакостница! При живой жене как бобыль живу – не сготовлено, не прибрано, приласкать некому, где такая невидаль видана? Пшла домой, стерлядь!
- Ни за что! – девушка зло смахнула слезы. – Справляйся сам!
- Я ж тебя проучу ща! – супруг попер на нее, как камень, катящийся с горы.
- А ну стоять! – я встала у него на пути, вынудив гада остановиться.
Он притормозил, хоть это и далось ему нелегко, уставился на меня, выпучив глаза.
- Уходи и не возвращайся, - процедила, вперив взгляд в пьяную рожу. – Подойдешь к таверне или к Рози с Томом, прокляну! Все мужское усохнет и никогда более не заработает, как полагается. И ничем мое проклятие не снимешь, понял?
Мужик, покачиваясь, замер. Потом вздохнул, развернулся и потопал к выходу. С трудом попал в двери, вывалился во двор и, судя по грузным шагам, потопал прочь. Наверное, свалится в ближайшую канаву, да там и останется храпом сотрясать окрестности до утра.
- Спасибо, барышня, - Рози сжала мою ладонь и поспешила закрыть дверь на солидный засов.
- Моя грозная жена, - дракон с восхищением посмотрел на меня.
- Все, - устало выдохнула, - на сегодня лимит леди Тагерт-Хойт на геройства исчерпан. – Пойдемте спать, - покачиваясь, как этот бузотер, что самоликвидировался в направлении своего дома, пошла к лестнице.
- Я провожу, - Рэйчэр зашагал рядом.
Мы молча дошли до моей спальни и остановились.
- Спокойной ночи, - взялась за дверную ручку.
- И тебе. Подожди, - он заглянул в мои глаза.
- Я с ног валюсь. Что еще?
- Скажи, а ты правда можешь, ну, так проклясть? – наконец, спросил дракон. – Чтобы все мужское… усохло?
- Беспокоишься? – прищурилась. - Будешь себя плохо вести, узнаешь лично, - щедро пообещала ему и проскользнула в комнату.
- Вот ведь дерзилка! – восхищенно неслось мне вслед.
На следующий день клиентов у нас стало еще больше, и потом они только прибывали. Слух о месте, где кормят по-домашнему вкусно, да еще и недорого, разносился будто вместе с ветром. Через неделю я даже заметила среди простого люда несколько щеголей. Презрительно морща нос, они прошествовали к столику у окна, который только что освободился, и заказали самые дорогие блюда.
Когда тарелки опустели, спесь господ поубавилась. Съев еще и по пирожному, они оставили щедрые чаевые и удалились, удивленно, совсем уже другими глазами разглядывая таверну.
- Уж и все-то выспросили, - доложила Рози, подойдя ко мне, наблюдавшей из-за ширмы. – И какие грибочки, и кто соус белый делал, и что за трюфеля добавлены, где закуплены, - она хихикнула. – А как попробовали, так и дар речи потеряли, мигом тарелки опустошили, думала, вылижут их сейчас!
- Простите, что беспокою, - тихий женский голос отвлек меня от доклада помощницы.
- Здравствуйте! Вы хотели пообедать? – я посмотрела на бабушку, которая рассматривала меня, подслеповато щурясь и опираясь на палочку.
- Да я уже, деточка, - она улыбнулась. – Хлебушка с молочком попила, мне и хватит. Соседка я ваша, Гортензия зовут, дом на углу с флюгером-котом.
- Видела, - кивнула с улыбкой. – Ваши розы меня покорили. Такие крупные, яркие, просто роскошные!
- Спасибо, милая, приятно, - бабушка протянула мне корзиночку. – Это вам, не побрезгуйте. От чистого сердца. Простите, что только сейчас к новым соседям заглянула, хворала я, колени на погоду распухают и болят так, что весь белый свет не мил становится. Лежу и жду, когда отпустит.
- Давно маетесь? – поинтересовалась проснувшаяся во мне травница.
- Давненько, - соседка закивала. – Уж и не упомнить, сколько годков.
- Лечились? – ничего не могу поделать, страсть к лЕкарству у меня в крови.
- Лечилась, милая, - Гортензия кивнула. – Чего только не перепробовала, и настойки горькие, от которых потом всю ночь живот крутило, и притирки всяческие вонькие, и даже пиявок, хотя боюсь этих тварей склизких до ужаса! Но ничего не помогло, как болели проклятущие, так и болят. Особенно на перемену погоды мучают, спасу никакого на них нет!
- Вам бы мазь из корней стеклянницы втирать на ночь, да лопухом плотненько обвязывать. Две недельки курс, раз в полгода, и забыли бы про колени, как молодая бы бегали.
- Да? – соседка навострила ушки. – А где ж ее взять, стеклянку-то эту?
В том-то и дело. Я вздохнула. Стеклянницу надо по весне собирать, когда она только из-под снега выглянет. Тогда в ее корешках целебные силы бурлить начинают, к новой жизни возрождаясь.
- Давайте так, Гортензия, - предложила бабушке. – Я вечерочком вам мазь занесу, как с делами закончу, хорошо?- Конечно, милая, буду рада, - закивала она. – Чайку попьем, посидим. У меня ведь редко кто бывает в гостях. Разве только Карл приезжает иногда, я его кормилицей была, на моих руках он вырос. Не забывает меня, мальчик мой хороший. Ох, заболтала вас, простите. Пойду. Буду ждать вас.
Дождавшись, когда основной поток посетителей схлынет, я поднялась в спальню и открыла мамин саквояж. Уже потрескавшийся местами, он пах кожей и травами, напоминая о самом дорогом человеке. Изнутри на меня глянули склянки, коробочки и пакетики. Сбоку лежала небольшая книга – последний дневник. В таких она записывала и обычные женские радости-горести, и своих пациентов: симптомы, жалобы, схему лечения, результаты.
Я раскрыла его, пробежалась глазами по строчкам, которые уже помнила наизусть, пролистала до конца – до того места, где были вырваны странички. Явно впопыхах, на этом месте остались неровные бумажные «зубы». Они всегда будто кусали меня, заставляя размышлять, кто же мог это сделать.
Я помнила тот день, когда видела маму в последний раз. Уже спала, когда к дому подъехала карета. Любопытствуя, я забралась на подоконник, и увидела черный экипаж с затянутыми тканью вензелями на дверцах.
