Он сомневался, так как не мог предположить, как это подействует на ее сознание. Но все-таки сделал это.
Он действительно не хотел, чтобы она была вялой, полусонной и не ведающей, что с ней происходит.
Из-за этого уйдет все наслаждение.
— Милая, ты слышишь меня? — он практически прорычал.
Она моргнула сонными глазами, немного озадаченная, и когда забормотала — ее голос звучал так, будто она только что вернулась от похода к дантисту.
— Я слышу. Где…что…что за место?
— Это моя секретная лаборатория, а я — доктор Франкенштейн. — Он засмеялся. — Нет, милая, это — дом. Мой дом. А теперь и твой. Я очень сильно потрудился, чтобы подготовить его для тебя.
Ее брови поднялись:
— Это правда?
— Конечно.
Она попыталась двинуться, первые следы паники появились в ее расширяющихся глазах.
— Я…Я не могу…
— Ты должна оставаться неподвижной для меня, милая. — Он аккуратно проверил крепкие кожаные ремни на ее запястьях и лодыжках, а затем вернулся к столу.
К ее голове.
Он наклонился к ней и очень аккуратно уложил изогнутую подставку в основание ее шеи, затем переставил таз в раковину под ниспадающие длинные светлые волосы.
Ее волосы были слишком длинными. Чересчур длинными.
— Тебе следовало обрезать их несколько месяцев назад, — ругал он ее, беря ножницы с тележки, которая стояла рядом с ним.
— Я…Я не…
— Ну, теперь все в порядке. Я понимаю, что тебе не посчастливилось встретить меня вовремя, чтобы я напомнил тебе. Но сейчас все изменится. — Борясь с чувством неприязни, он собрал ее волосы в пучок и начал подрезать.
— О…не…не надо…
— Не будь смешной, милая. Ты знаешь, мне всегда больше нравилось, когда твои волосы коротко подстрижены.
Слезы начали катиться из уголков ее глаз, и он остановился на минуту, чтобы насладиться тем, как они мерцают под светом, падающим на неё.
После он вернулся к обрезанию ее длинных волос, радостно приговаривая:
— Ты знаешь, я и не представлял — сколько существует разных оттенков коричневого. И я не мог вспомнить, какой же мне нравился. Поэтому я купил все шесть. Мы просто подберем подходящий.
— О, Боже! — прошептала она.
— Правильный оттенок. Вот увидишь.
Он продолжил свое занятие. Тазик, стоящий под её меняющейся головой, начал наполняться длинными белыми волосами.
* * * *
Бишоп рывком сел на кровати, его сердце колотилось, дыхание было таким, как будто он пробежал несколько миль. Его начало тошнить, и несколько мгновений он думал, что лучшим выходом будет, если его вырвет.
Но нет.
Это не сработает. Не в этот раз.
Он, наконец, встал с постели и пошел в ванную, не включая свет. Он прополоскал рот, чтобы избавиться от кислого привкуса, и умыл лицо холодной водой.
Бишоп не стал смотреть в зеркало, все равно там была темнота.
Когда он вернулся в спальню, то сразу же подошел к окну, встав туда по привычке. И потянул за край тяжелой шторы, чтобы отодвинуть ее ровно настолько, чтобы можно было выглянуть из окна.
Ничего не изменилось на парковке мотеля. Да и за ней тоже. И у Бишопа появилось странное чувство, что это было большим, чем обычная полночная тишина. Это было чем-то ненормальным, угрожающим — его способности могли ощущать это.
Тебе нужно отдохнуть, Ной. Поспи.
Голос жены в голове, такой же привычный и знакомый, как и его собственные мысли. Только не в пример успокаивающий.
Мне нужно поймать этого ублюдка. До того, как он загубит еще одну женщину. До того, как он сделает это с тобой.
Я — в безопасности.
Да? Поэтому Дани до сих пор видит тебя в своем сне?
Ты знаешь ответ на этот вопрос. Мы оба знаем.
Бишоп уперся виском в твердую оконную раму и продолжал смотреть на тихую, безмолвную ночь, в этот раз, ничего не видя перед собой.
Я не могу рисковать тобой.
Я знаю. Я понимаю.
Но поймет ли Дани? Или кто-нибудь из них?
Да. Когда все закончится. Когда это животное будет мертво или посажено в клетку — мир станет безопасней. И вот тогда они поймут. Ной, они поймут.
— Я надеюсь, — пробормотал Бишоп. — Я надеюсь.
Четверг, 9 октября.
— Я не понимаю, почему Бишоп и Миранда прислали именно тебя, — сказала Дани.
— Аккуратнее, иначе ты можешь обидеть меня. — Холлис Темплтон стояла, опираясь руками на стол переговоров и внимательно изучая вчерашние снимки, сделанные на месте преступления.
— Ты знаешь, что я имею в виду. Я рассказала Миранде об этом сне все — каждую деталь, которую только смогла вспомнить. Она ведь рассказала тебе? — Дани была слишком обеспокоена, чтобы попытаться скрыть своё волнение.
— Да.
— Тогда какого черта ты здесь делаешь? Я хочу сказать — ты, а не другой агент. Если я видела то, чем это дело закончится, тогда и ты тоже там присутствуешь — в горящем здании с обрушивающейся крышей. Идешь в ловушку, чтобы встретиться со смертоносным дьяволом. И не говори мне, что ты подписалась на что-то подобное.
Холлис выпрямилась и грустно улыбнулась Дани.
— Я не знала, на что соглашаюсь, когда вступала в особый отдел. И не думаю, что кто-то из нас это знал. И это определенно был риск, который я даже и не могла себе представить, когда жила обычной жизнью.
— Риск — это одно, — сказала Дани, — но добровольно соглашаться на ситуацию, которая, возможно, обречет тебя на мучительную смерть — это просто…просто…
— Глупо?
— А разве это не так? — Дани развела руками.
— Я не вижу, чтобы ты уезжала, пытаясь избежать этого.
— Это другое.
— Да? И почему же?
— Черт, потому что это мой сон!
— И твои сны всегда сбываются? — Холлис продолжала слабо улыбаться.
— Вещие сны — да.
— Все время? В точности до ста процентов?
— Ну…В них всегда присутствуют мелкие изменения.
— И некоторые вещи из твоего сна символичны?
— Иногда. Ладно, очень часто. Но главные элементы — те, которые не меняются — почти всегда буквальны. И одна вещь, которая в этом сне оставалась неизменной, окончание. Мы спускаемся в подвал того склада, а крыша обрушивается сзади нас.
— А потом?
Дани моргнула.
— Как я уже говорила, на этом сон заканчивается.
— И ты понятия не имеешь, что случится дальше?
— Ну…нет.
— Значит, ты видела просто декорации и реквизиты. Все игроки на своих местах, атмосфера густо наполнена дымом и опасностью, все указывает на действительно трагическую кончину.
