Летиция широко зевнула.
— Не думаю, что правда придется тебе по вкусу. Не думаю, что ты мне поверишь. — Она хорошо помнила, какой шок вызвало у Вилл происшествие в лесу. — Ты вернешься через два дня, и все будет как прежде.
— Ланн уедет, — сказала камеристка после паузы.
— Ах, да. В конечном итоге все сводится к нему. — Госпожа ди Рейз спустила ноги на пол и приблизилась к окну. — Иди и поведай ему о своей любви. Может, он дождется твоего возвращения. — Глаза Летиции расширились от возмущения, рот приоткрылся. — Знаешь, что делает твой любимый осел? Роет яму на поле для крокета!
Она хотела тут же выбежать из комнаты в благородном порыве спасти поле, но Вилл схватила ее за руку. Взглядом указала на ночную рубашку госпожи. На лице камеристки застыла болезненная гримаса. Летиция, сообразив, что наговорила подруге лишнего, осторожно высвободилась и нырнула в шкаф за платьем.
— Я не смеялась над тобой, — сказала госпожа ди Рейз, когда Вилл угрюмо затягивала шнуровку у нее на спине.
— Я знаю, — раздалось в ответ. Голос у подруги был обреченный. — Если подумать, отъезд пойдет мне на пользу. — Вилл легонько толкнула Летицию в спину. — Все. Иди.
На пороге Летиция обернулась. Камеристка заталкивала вещи в чемодан. Госпоже ди Рейз отчаянно хотелось сказать подруге что — нибудь ободряющее, но она так и нашла нужных слов. Все ее мысли занимало другое. Идя по коридорам поместья, Летиция пыталась решить, что в действительности ее волнует: порча имущества Ланном или возможность взглянуть ульцескору в глаза после ночного свидания. Но ведь ничего не произошло, уверяла себя девушка. Я просто вышла за дверь, мы просто смотрели друг на друга; прошла в лучшем случае минута. Может быть, ему, как и Вилл, показалось, что я хочу сбежать и броситься в объятья волку.
Из ямы глубиной в ярд летели комья грунта. Ланн ожесточенно махал лопатой, его волосы разметались, по лицу струился пот. Черная макушка то исчезала под землей, то снова возникала на поверхности. Летиция, держась подальше от земляных комьев, возомнивших себя птицами, приблизилась к отверстию и заглянула внутрь.
— Прекрати немедленно. Ты испортил поле.
Ланн поднял голову, отер ладонью лоб и оперся обеими руками на лопату. Летиция сама толком не знала, что ожидала увидеть во взгляде ульцескора, но в нем ровным счетом ничего не изменилось. Немного отдохнув, Ланн снова взялся на работу. Госпожа ди Рейз только сейчас заметила несколько тонких, длинных кольев с заостренными концами, лежащие в траве у краев отверстия. Она села на землю, подобрав платье, и спросила:
— Это против волков?
— Звероловные ямы, — ответил Ланн, не отрываясь от своего занятия.
Воображение Летиции немедленно нарисовало волка, насаженного на эти колья. Перед смертью хищник рычал и выл от боли, и звериный вой постепенно перерос в человеческий крик. Из кровавой, изорванной плоти выступали острия шестов. Девушка тяжело сглотнула.
— Так нельзя. Они же люди.
— Примерно на четверть.
— Отруби им головы. Пронзи сердца. Не надо… так.
Ланн яростно отшвырнул лопату.
— Сначала ты просишь меня о защите. Потом называешь трусом и неумехой. Теперь осуждаешь мои методы и даешь советы. Что ты в этом смыслишь?
— Ничего.
Это было чистой правдой, и ее ответ оказал обезоруживающее действие на Ланна. Гнев ушел, не оставив и следа. Ульцескор вернулся к работе. Оборотни умнее обычных волков, но и они склонны больше подчиняться инстинктам, чем голосу рассудка. Охотники смазывают колья тухлым мясом, ловцы же пользуются специальным раствором, привлекающим животных своим сильным, резким запахом. Кроме того, в этом случае не понадобятся предупреждающие флажки, на которые оборотни обязательно обратят внимание, ведь человек, уловив едкий аромат раствора, предпочтет держаться как можно дальше от ямы.
— Ты жалеешь людей, но не животных, — медленно произнес Ланн во время очередной передышки. — Почему? — Наемник облокотился на неровный край ямы и поймал себя на мысли, что любуется девушкой. С закрытым ртом госпожа ди Рейз была удивительно хороша, и Ланн засомневался, стоит ли прерывать эту благословенную идиллию, на короткое время возникшую между ними, ради разговоров о чем бы то ни было. — Думаешь, человеческая боль сильнее?
Летиция придвинулась к нему, несмело протянула руку и коснулась тонкой серебристой паутинки шрамов на скуле ульцескора. Рубцы оказались чуть выпуклыми на ощупь. Когда — то щека Ланна была изорвана в клочья, и не будь в Гильдии тауматург, исцелявших любые раны, кроме смертельных, его лицо осталось бы обезображенным навеки. Пожалуй, Ланну пришлось бы купить маску и носить ее, не снимая.
— Откуда это?
— Крукса на память оставила. — Пальцы Летиции нежно поглаживали его по щеке. Ланн отвел голову назад; эти прикосновения доставляли ему больше удовольствия, чем следовало. Ее рука, ощутив под собой пустоту, безвольно упала вдоль тела. — Наполовину женщина, наполовину насекомое. Верхняя часть тела отличается болезненной худобой, четыре ноги, которые она использует для стремительного передвижения, напоминают лапки богомола, пальцы заканчиваются изогнутыми острыми когтями. Ими — то она меня и задела. Несколько раз. — Летиция молчала, поджав ноги и уткнувшись подбородком в колени. — Они пришли из ледников за Белыми горами.
— Там люди не живут, — рассеянно молвила девушка.
— Люди — нет.
Сделав еще дюжину взмахов лопатой, Ланн высунулся из ямы и собрал шесты. По очереди воткнул их в рыхлую землю, немного прикопал для надежности и достал из поясной ташки раствор во флаконе из мутного стекла.
— Отойди, — велел он Летиции. — Этот запах не из приятных. Въедается в волосы и одежду. Отойди, — настойчивее повторил Ланн, потому что госпожа ди Рейз послушно встала, но не сделала и шагу в сторону.
— А ты? — спросила Летиция.
— Мне не обязательно благоухать розой. Волков будет неосознанно тянуть в ямы — или ко мне. Может, ты снова хочешь побыть приманкой? В прошлый раз госпоже это не очень понравилось. Уйди, — в третий раз сказал Ланн, и девушка, уловив в его голосе раздражение, удалилась от ямы на почтительное расстояние.
Плеснув жидкости на тряпицу и обильно смазав острия шестов, ульцескор выбрался из ловушки. Осталось прикрыть отверстие тонкими планками, которые сломаются под весом хищника, а сверху присыпать яму свежескошенной травой. Копать еще одну ловушку не было смысла — Ланн очень сомневался, что кто — то из волков попадется и в эту. Чем старше становились оборотни, чем больше времени они проводили в волчьем обличье, тем больше они руководствовались инстинктами и звериным чутьем; но из рассказа ди Рейза ульцескор сделал вывод, что нынешний вожак сравнительно молод — по людским меркам он был немногим старше его самого. Архен прекрасно понимал человеческую речь и мог отвечать, несмотря на некоторые различия в строении горла волков и людей. В младенчестве его обратить не могли — скорее всего, вожак стал волком в возрасте девяти — десяти лет, и на то время в стае был оборотень, который часто вел беседы с юным ликантропом, обучая его законам выживания в дикой природе.
— Если их боль сродни человеческой, разве правильно лишать их жизни?
От Ланна исходил отвратительный запах. По этой причине он не стал подходить близко, и девушке приходилось сильно повышать голос, чтобы быть услышанной. Чуть ниже по покатому склону из двора выехал экипаж, запряженный двойкой лошадей: Натан ди Рейз любезно предоставил Вилл карету, иначе драгоценной подруге его дочери пришлось бы тащиться несколько миль по жаре. Летиция проводила экипаж долгим взглядом.
— Будучи еще ребенком, я убивал людей, — откликнулся Ланн. — И считался головорезом. Теперь же, по мнению некоторых, я приношу немалую пользу. Правильно ли это? Прав ли палач, отсекающий голову по велению автократора? Я не знаю и знать не хочу. — Он шагнул к Летиции, позабыв о запахе. — Мы вмешиваемся только в тех случаях, когда ликантропы, круксы и подобные им вторгаются в мир, считающийся владениями человека. Цивилизация зиждется на законах, но что делать с теми, кто не подчиняется им? Это не истребление ради удовольствия, всего лишь своеобразная охрана границ.
