на мгновение, если не смутился, то точно растерялся от такого напора, а после секундной заминки спокойно сказал:
— Я признаю, что вёл себя не лучшим образом. Хотя обычно такое поведение безотказно помогает пресечь романтический интерес у ваших ровесниц. Но вы сразу перешли к крайним мерам. Не буду напоминать, насколько это был опасный и безответственный поступок. Давайте договоримся, я постараюсь вести себя сдержанно и беспристрастно, но вы не будете питать иллюзии на мой счёт. Как я уже говорил, все эти надежды беспочвенны.
— А разве я когда-нибудь питала иллюзии? — искренне удивилась его словам. — Разве навязывалась и оказывала вам хоть какие-то знаки внимания? Только смотрела и то очень старалась не делать этого слишком часто.
— Да, нужно признать, вы вели себя… эм…приемлемо. Пожалуй, стоит поблагодарить вас хотя бы за то, что не забрасывали меня надушенными записками с признаниями, как порой делают в таких случаях, — Бредвигс дёрнул уголком губ в намёке на усмешку.
— Писать вам записки, чтобы вы проверили их на ошибки и посоветовали подтянуть грамматику или стилистику? — фыркнула я, представив эту картину.
— Хорошая идея, — задумчиво протянул профессор, — у меня тут как раз лежит парочка посланий от первокурсниц с ужаснейшими метафорами. Пожалуй, так и сделаю.
— Не надо, а то ещё кого-нибудь доведёте для нервного срыва, — неловко пошутила я. Шутка явно не удалась, и атмосфера снова стала напряжённой. — Извините, это не ваша вина. Я сделала глупость, но больше такого не повторится. Правда.
Бредвигс нахмурился, вздохнул, посмотрел на потолок, словно искал там какие-то ответы и вдруг, приблизившись на шаг, тихо и проникновенно сказал:
— Вы были правы, в женской академии не учат многим важным вещам, но владеть своими эмоциями вы должны научиться сами. В жизни вам ещё не раз встретятся люди и ситуации, не отвечающие вашим ожиданиям и даже причиняющие боль. Не стоит сразу реагировать резко и радикально. С вашим пылким характером так вы навредите, прежде всего, самой себе.
— Вы правы, я это всё понимаю, — словно завороженная, засмотрелась в его глаза, снова оказавшиеся так близко, но потом, осознав, что веду себя не очень прилично, пристыжено отвела взгляд.
— Я говорю сейчас не только о зелье, но и о других ваших опрометчивых поступках, — заметив моё смущение, мужчина поспешно отступил назад. — И та ночная прогулка к молельне, грозившая вам потерей репутации, и беседа «по душам» с директрисой, которая теперь от одного вашего имени становится мрачнее тучи. Всё это могло привести к большим проблемам. Кстати, в случае с эйрой Доринг такая вероятность всё ещё остаётся. Что всё-таки вы ей наговорили?
Сейчас его тон был не нравоучительным, как обычно, а спокойным, доверительным и даже в какой-то мере сочувствующим, ну а мне после истории с отворотным уже не имело смысла казаться лучше, чем есть, поэтому, глядя в пол, честно призналась:
— Я просто случайно узнала один из её секретов и пообещала никому его не рассказывать, если Тэйса останется в академии.
Лица собеседника я не видела, но без труда могла представить, какие эмоции он сейчас испытывает — шок, гнев, возмущение, разочарование. В общем, ничего нового.
— То есть, вы ещё и шантажом занимаетесь? — Но в голосе преподавателя лидировало возмущение, приправленное удивлением. — Ну, Биргем, вы просто… неподражаемы. А еще дочь дознавателя! Что бы ваш отец на это сказал?
Обо мне пусть бы говорил, что угодно, но вот про отца он зря начал. Я вскинула голову, прожгла его сердитым взглядом и не менее возмущённо парировала:
— Он бы меня поддержал! Мой отец не терпел несправедливости, а то, что Тэйсу хотели отчислить — несправедливо!
Против ожидания Бредвигс не разозлился и не продолжил меня отчитывать, только устало вздохнул и спросил:
— Вы так бросаетесь на защиту подруги. Думаете, она это оценит?
— Это не важно! Просто за неё больше некому заступиться.
— А вы готовы спасать всех несчастных и обездоленных, не думая о последствиях для себя? Постарайтесь в будущем всё же не подаваться порывам и не действовать на эмоциях, а принимать обдуманные и взвешенные решения.
Ну вот, вернулся этот неприятный менторский тон, хотя, надо признать, он в любом случае сегодня мягок и корректен, как никогда. Так что я была вполне искренней, когда с благодарностью ответила:
— Спасибо за совет, профессор, я обязательно постараюсь ему следовать. — Правда, постараюсь, но обещать ничего не могу.
Словно прочитав мои мысли, Бредвигс покачал головой и с нескрываемым скепсисом возразил:
— Было бы замечательно, но я таких иллюзий не питаю. — И вдруг, немного помолчав, совершенно серьёзно добавил: — И всё же, если у вас возникнет очередная излишне оригинальная, рискованная идея и захочется посоветоваться на этот счёт… после занятий меня можно найти в этом кабинете, и я не буду считать, что вы навязываетесь.
Я даже не сразу поверила в услышанное. Разве мог Бредвигс такое сказать? Его случайно не подменили? Ради этого, пожалуй, стоило слегка отравиться отворотным.
— Кстати, зелье, что вы приготовили, оказалось весьма недурного качества, — продолжил профессор аттракцион невиданной щедрости в виде комплиментов. — Но вы полностью перечеркнули этот результат тем, что не провели перед приёмом обязательный тест на возможную аллергическую реакцию.
А, нет, не подменили, он всё тот же, но на душе всё равно стало теплее.
— Давай, Тэйса, сосредоточья и вспоминай, — устроила я подруге допрос в нашей комнате после занятий. — Кто отсутствовал в гостиной в тот вечер, когда ты туда вернулась, поговорив со мной?
Сама не знаю, почему меня это так интересовало. Просто снова появилось то зудящее чувство незавершённости, которое будило меня в детстве, заставляло бежать туда, где была разложена очередная незаконченная головоломка, и до рези в глазах всматриваться в разбросанные кусочки в поисках той, самой главной основополагающей детали, после которой я уже ясно представляла картину в целом.
Тэйса пыхтела, возмущалась, но в итоге мне удалось из неё вытянуть, что примерно в то время, когда на Нильду напали, в нашей общей гостиной кроме меня не было Сильвары Дэверс, Ленары Мистраж и Бильды Томрак, а ещё, когда возвращалась ко всем, Тэйса встретила в коридоре Ланту Ридвис — сестру Нильды.
Это, конечно, ещё ничего не доказывает, девчонки могли просто пойти в свои комнаты или в уборную. Да и какой им прок
