— Пусти, всё, спокоен.
На несколько минут в квартире воцарилась тишина, Михаил сходил в ванную за полотенцем и вытер голову. Вернувшись к столу, он молча налил всем присутствующим и Лёхе.
— Иди сюда, или ты так и будешь там в прихожей стоять? Галю помянем, у Милки мама умерла.
Парень молча разулся и прошёл в комнату. Сев рядом с Михаилом, он взял в руки рюмку. Молча выпили.
— Я Артём, это Светлана, — протянул руку для знакомства друг Михаила. — А ты знакомый Милы?
— Да, — коротко ответил тот.
— Мила сейчас в больнице, она в коме, у неё была большая кровопотеря. Сейчас состояние стабильное.
Артём рассказывал, а у Миши щемило сердце, он уперся в стол локтями и обхватил голову. Светлана сидела, грустно потупив взгляд. Интуитивно поняв, что никто не хочет говорить самого главного из-за состояния Михаила, Лёха тоже молчал. Чуть позже Артём позвал его на балкон покурить и там уже рассказал во всех подробностях события последних дней.
— Так что ты на него не обижайся, он сейчас сам не свой. Понимаешь ведь, такие дела… Ты б с ним переночевал, а утром вместе в больницу поехали. Поддержать его надо, поговорить… А нам со Светкой домой пора, а то там наша младшенькая извёлась. Держись парень… — Артём по-дружески похлопал Лёху по плечу. — Светка, собирайся, домой пойдём.
— Тёмыч, как так? Уже домой? Бросаете меня одного? — у Михаила в глазах промелькнула тень страха одиночества.
— Ну почему же одного? Лешка с тобой сегодня останется, ты уж с ним не дерись больше. Хороший же парень.
Михаил бросил взгляд на сидящего неподалёку пацана. Убил бы. За что? Да просто так. За то, что его здесь не было в тот момент. За то, что он не спасал его дочь. За то, что так поздно приехал.
— Дядь Миш, — заговорил с ним Лёха, когда Артём со Светой ушли, — я не понимаю, почему Вы меня во всём обвиняете. Вернее я понимаю, что, скорее всего это из-за того, что Вам тяжело, но я реально ни в чём перед вами не виноват.
Мужчина махнул на парня рукой, понимая свою неправоту.
* * *
Мила ходила по избе, обследуя каждый уголок, каждую полочку, в надежде найти там что-нибудь стоящее внимания. Она здесь уже третий день и совершенно не понимает, что делать. Тело её не зовёт, да и как оно позовёт, непонятно. Полное одиночество сводило её с ума. Она часто смотрела в окно на своё тело. Отец приходил и подолгу сидел рядом с ним, держа его за руку. Он что-то говорил, смахивал украдкой скупые мужские слёзы, потом наклонялся, обнимал и с любовью целовал в лоб. То, что он говорил, не было слышно. Да и вообще здесь ничего не было слышно. Как в космическом вакууме. Мелана как-то со злостью стукнула по столу кулаком, но не почувствовала ни удара, ни звука, ни боли. Много раз она пыталась открыть дверь, чтобы посмотреть, что там снаружи. Но дверь не поддавалась.
Не смотря на то, что здесь она уже не первые сутки, голода не было, вообще. Спать она тоже не ложилась, совершенно не хотелось. То что сменяются дни, она понимала по освещению в палате, где лежало её тело. А освещение в избе всегда было одинаково тусклым. Скучно. Тоскливо. Раздирающе обидно.
Милка постоянно ходила, внутренне она ощущала облегчение от этих шагов. Ей казалось, что раз она передвигается, значит ещё жива.
Заглянув в печь, девушка увидела пузатый чугунный котёл, о котором говорила рыжая. Котёл стоял далеко в глубине, достать его руками было невозможно. Рядом с печью Мила нашла ухват и, приложив немалое усилие, достала чугунок из печи. Внутри была густая зеленоватая жижа, абсолютно без запаха. Теперь нужно найти длинную ложку.
Перерыв весь ящик с кухонной утварью, она отыскала нужную вещь и снова подошла к котелку. Теперь нужно это перемешать. Осторожно погрузив в вязкую взвесь деревянную ложку, Мила почувствовала дно котелка. Там в глубине жижа была очень густой. С трудом девушка начала поднимать со дна осадок и смешивать его с остальной массой. Цвет жижи менялся, он становился всё темнее и темнее, будто там на дне была абсолютная чернота. С каждым оборотом мешать было легче, вместе с цветом менялась и плотность. И тут Милка ясно увидела своё отражение в котелке. Она бросила ложку и внимательно осмотрела себя. Ничего необычного, всё то же лицо, рыжие крутые локоны, цепкий взгляд зелёных глаз. Нахмурились, скорчила яростную гримасу, расслабилась, улыбнулась. Лицо меняло маски, а внутри происходила яростная борьба. Нет, я это не она… Совсем не похожи… Ну разве чуть, подумаешь одинаковый цвет волос и глаз, у кого не бывает.
Зеркальная гладь в котелке начала медленно старить Милу, взгляд более серьёзный, первые морщинки у глаз. Из котелка на девушку смотрела та самая рыжая женщина.
— Мама, — попросила её Мила почти беззвучно, — помоги мне.
Отражение поплыло, смазалось и вот уже на Милу смотрит Галина. Девушка от неожиданности закрыла глаза руками, но любопытство заставило снова посмотреть туда. Галина улыбалась. Её улыбка была такой нежной, такой ласковой, какой Мила никогда не видела у неё при жизни.
— Прощай, будь счастлива! — беззвучно сказала Галя, но Мила её поняла, будто прочитала по губам.
— Прощай!
Изображение Галины удалялось, оно становилось всё меньше и меньше, пока не превратилось в точку. Буль… Из глубины котелка что-то вынырнуло и показалось на поверхности ярко оранжевым цветом. Что это? Буль… А вот белый кусочек, ещё и ещё… Мила наклонилась ниже, чтобы хорошенько это рассмотреть, и вдруг ощутила густой горячий аромат куриного бульона с овощами. Желудок тут же отозвался требовательным урчанием, дикий голод заполнил каждую клеточку тела и Мила зачерпнула в ложку побольше, чтобы поесть. Дальше темнота, светящиеся искорки, кружение и, наконец, светло-бежевые стены палаты.
— Видишь, дядь Миш, что супчик куриный делает, — услышала Милка рядом голос Лёхи.
Лечение провальное
Меланья открыла глаза и тут же зажмурилась от яркого света лампы. После тусклой атмосферы ведьминой избы, здесь было просто ослепительно. Проморгавшись, Милка оглянулась по сторонам. Больничная палата, та которую она наблюдала из окна, рядом отец, сзади него Лёха. Ноздри приятно щекотал насыщенный аромат куриного бульона.
— М-м-м, — Мелана начала приподниматься на кровати, чтобы сесть ровно.
— Погоди-погоди, — придержал её отец, — не вставай. Сейчас придёт врач, он тебя осмотрит и разрешит встать.
Милка послушно откинулась на подушку и посмотрела на папу. Вокруг него пульсировала еле различимая радужка. Она была светло голубой, но будто в пыли, местами совсем серая и тусклая.
«Боится», — подумала Мила, — «за меня боится».
Сзади отца стоял Лёшка, его радужка была светло красной с розовым облачком в области сердца.
«Любит», — улыбнулась парню девушка.
В палату быстрым шагом вошел довольно молодой доктор и сразу начал осмотр больной.
— Как себя чувствуете? — обратился он к Миле.
Как она себя чувствует? Нормально, даже хорошо. Есть небольшое ощущение сонливости, но оно очень похоже на утреннее, когда только проснулся и собираешься вставать. Да и вообще, как она себя должна чувствовать? Мила молчала.
— Рефлексы в норме, — сделал вывод доктор, — заторможенность отсутствует, зрачки хорошо реагируют на свет. Ещё пару дней понаблюдаем, и можно на выписку. Сидеть можно, если не будет головокружений, можно походить с поддержкой. В целом, всё очень хорошо.
Врач подмигнул Меланье и снова задал свой вопрос:
— Как себя чувствуешь, красавица?
Мила улыбнулась и хотела ответить, но изо рта вырвалось невнятное мычание. На её лице отобразился сильный испуг. Она снова и снова пыталась произнести хотя бы слово, но не получалось ни единого членораздельного звука. В полной растерянности пациентка уставилась на врача, крепко ухватив его рукой за полу халата. Доктор нахмурился, присел рядом и попросил открыть рот. Осмотрев ротовую полость и язык, он взял Милу за руку и, глядя ей в глаза, спокойно сказал:
