Ознакомительная версия.
Вот тут-то и появились в нашей жизни всерьез и надолго спокойный степенный космолетчик Борис Таль и его добрая уютная жена.
Дружба таких непохожих людей, как дядя Боря и мой отец, началась весьма прозаично, в детстве, когда один мальчишка, сорванец со сбитыми кулаками, вступился перед дворовыми хулиганами за другого мальчишку, худенького очкарика с огромным футляром виолончели. Так и подружились. Они относились друг к другу одинаково покровительственно: музыкант-отличник считал троечника-обалдуя недалеким, простым как табурет, но добрым и хорошим, а тот считал музыканта бестолковым и неприспособленным к жизни, но – забавным. Дружба оказалась неожиданно крепкой, несмотря на диаметральную противоположность сначала мальчиков, а потом и мужчин. Они до самой гибели отца регулярно общались и явно получали от этого процесса удовольствие. Наверное, обоих привлекала возможность на какое-то время окунуться в совсем другой мир, непривычный, а потому – загадочно-интересный.
У отца в жизни все было просто. Музыкальная школа, консерватория, концерты, конкурсы, репетиции, бесконечные гастроли и такая же возвышенно-интеллигентная жена. Вместе они напоминали пару журавлей: тонкие, изящные, светловолосые, с плавными движениями и вкрадчивыми мягкими манерами.
У дяди Бори… тоже все было просто. Летная школа, пятнадцать лет за штурвалом военного транспортника, стычка с пиратами, ранение, комиссия, пенсия в тридцать пять и небольшой дальнобойщик, взятый под залог всего имущества, которое у него имелось. И жена – простая и добрая женщина, ассистент врача с того же корабля, на котором он служил. Они тоже вместе смотрелись очень органично: невысокие, плотного телосложения, деловитые и хозяйственные. Лично мне они напоминали пару бобров.
Собственно, на этот транспортник нас и забрали, вполне официально оформив опекунство. Здесь и моя недополученная профессия бортмеханика оказалась очень кстати. Специальность я выбирала по простому принципу «как можно дальше от оркестра и сцены», а техника в целом и космические корабли в частности завораживали меня с детства. К счастью, особыми талантами в музыке я не блистала, и родители не стали уговаривать продолжить династию. Хотя играть на скрипке я выучилась и даже полюбила это дело, но – для себя, тихонько, под настроение.
О неоконченном образовании я не жалела совершенно. На практике, да под руководством предыдущего механика деда Ефима, сейчас окончательно осевшего на Земле из-за преклонного возраста и проблем со здоровьем, я освоила профессию в гораздо большем объеме, чем могла сделать это в училище.
Зрелище, конечно, довольно потешное: пара журавлят, воспитанная бобрами. Мы же с братом в родителей, оба светловолосые и достаточно высокие, я – так даже выгляжу почти хрупкой, как мама, даром что на поверку гораздо крепче. А вот Ваня в отличие от отца не чурается физической нагрузки и более того, весьма упрямо работает над своей подготовкой. Результат пока выглядит весьма потешно – тощий, с широкими костлявыми плечами, – но это он просто растет. Вот вырастет, мясца наработает, красавец будет. Действительно – космический волк. Ванька твердо настроен пойти по стопам дяди Бори, нынешняя жизнь ему безумно нравится, он уже неплохо наловчился пилотировать. А я… мне она тоже в целом нравится.
Если бы еще не Ванькины шуточки!
– И что «Выпь» говорит? – уточнила я, пока мы шли по гладкому упругому покрытию без малейшей щербинки – небольшому местному космодрому.
«Выпью» называлось упомянутое Иваном устройство дальней связи, позволявшее почти без задержек передавать информацию на громадные расстояния. Закономерно, что подготовка к сеансу связи начиналась с дядиного флегматичного «ну что, выпьем?» Устройство было сложное, капризное, задумчивое и на редкость неторопливое. Его работоспособность зависела от совершенно непредсказуемых факторов вроде личного «хочу», активности Сириуса или скорости ветра на экваторе Юпитера.
– Вот сейчас придем, сама узнаешь, – отмахнулся брат. Потом пару секунд помолчал и смущенно продолжил: – Слушай, Аленк, я комбез порвал. Зашьешь?
– Как ты умудряешься это делать? – Я растерянно покосилась на мелкого. Ткань наших летных (читай – рабочих) комбинезонов живуча настолько, что из нее можно шить скафандры (собственно, их из нее и шили), но брат умудрялся регулярно рвать комбезы в самых неожиданных местах, причем без особых усилий.
Хотя больным вопросом, конечно, оставалась обувь. Как шутила тетя Ада, это основная статья наших расходов, в отдельные периоды перекрывающая даже текущий мелкий ремонт и топливо.
– Это не я, оно само, – привычно начал отпираться Ванька. – Я с погрузчика слезал, вот и… – Он продемонстрировал внушительный разрыв на боку под мышкой, в который прошел бы мой кулак.
– Ладно, как прыгнем, приноси, заклею, – отмахнулась я.
– Спасибо! – просиял брат. За годы жизни с этим оболтусом я наловчилась чинить дыры так, что они становились почти незаметны, только придавали одежде легкий налет «бывалости», безумно радовавший Ивана.
Летное поле было небольшим. На Лауре пока еще не построили крупных поселений, для начала ее следовало как следует изучить, понаблюдать за естественным ходом вещей, выяснить, какие людям грозят опасности, прикинуть, каких местных животных и растения можно использовать в быту, а земных – разводить в новых условиях. Всем этим занимались специалисты-исследователи в нескольких городках и мелких поселениях, раскиданных по планете, оборудование для которых мы и привезли. Дядя Боря пользовался авторитетом в своих кругах, его знали как человека слова, и потому он входил в число частных лиц, которым порой доверяли перевозки государственные структуры. Особенно если груз был слишком маленьким, чтобы ради него снаряжать полноценный рейс, но слишком важным, чтобы ждать попутных контейнеров.
Прежний владелец нашего корабля явно не блистал фантазией, но транспортник этот искренне любил. Во всяком случае, именно такое впечатление у меня сложилось, когда я узнала название: назвать «Лебедем» серийный транспортник «Пеликан-М» мог только человек подобного склада.
Корабль своими очертаниями действительно напоминал птицу. Вытянутая узкая «голова», где располагалась рубка, перетекала в толстое «тело» трюма, плотно обхватывающее «крыльями» крупное «яйцо» двигательного отсека.
Двигателей было три, а вернее, три системы двигателей. Не только у этой модели, подобное разделение существовало уже много лет. Атмосферные, или «факелы», позволявшие маневрировать в атмосфере и садиться на планеты, импульсные, или «толкачики», быстро разгонявшие корабль в вакууме, и, конечно, прыжковые, позволяющие прокалывать пространство и, собственно, путешествовать между звезд. Последние как только ни называли: и «бочкой», и «дыркоделом», и даже – мое любимое! – «волшебным пенделем». И это только малая часть цензурных вариантов, космолетчики – народ простой и на язык острый.
Ознакомительная версия.
