Да я и сама в шоке!
Словно в замедленной съемке, невероятным усилием разворачиваюсь в воздухе лицом к врагам. Ошарашенные морды, потерявшие свой грозный вид, смотрят мне в глаза опершись передними лапами о перила. До них метра два, до земли — столько же. Как же долго я лечу! В воздухе парят какие-то фотографии, летит вниз тетрадь, брошенная мной в зверя. Что-то не очень она похожа на тетрадь, скорее фотоальбом. Наверное, перепутала. То-то она мне такой тяжелой показалась! В руке все тот же злосчастный веник. Вряд ли мне он сейчас поможет. Вытягиваю вверх свободную руку и показываю тварям "фак". Не видать вам человечинки! Будете с пола мои мозги слизывать! Вижу, как лев вспрыгивает на перила всеми четырьмя лапами и зависает в воздухе в прыжке.
Ну уж нет, пока я дышу — легко и просто вам не будет. Беру, словно биту, древко веничка руками и готовлюсь… Лев все ближе и ближе, в ушах моих свистит, пятой точкой чувствую, что земля уже близко. Вот лев уже надо мной — замах — фьюить — веником по морде!
Я что, уже шмякнулась? Потому что веник вдруг вспыхивает синим пламенем и жестко, словно теннисная ракетка по мячику, бьет хищника. Лев жалобно воет и его отбрасывает к стене.
А вот и земля. Первыми принимают удар мои ягодицы — а глаза следят за львом, сползающим по стене. Затем боль обжигает плечи — а я смотрю, как в воздух взвивается тигр. Не успеет — я даже успеваю позлорадствовать. Больно опускаются на мраморный пол пятки и будто разлетаются от боли на тысячи осколков.
Слышу пронзительный женский крик, с визга переходящий в яростный рык: "Стоять!!!".
Мне уже ничего не страшно и даже смешно — а тигр испугался. Полные страха округлившиеся глаза, как у нашкодившего котенка. Лапами он будто пытается затормозить в воздухе.
Больно стукнулась о пол рука, зажавшая веник, на мой нос приземляется фотография какого-то мужика и я последним движением хватаю ее свободной рукой.
Время ускоряется.
Взрыв!
Тысячи фейерверков боли взорвались в голове.
Бац — и темнота.
Глава 2. Жар-птица
— Вот ведь, дурачье! Вы зачем за девочкой гнались?
— Так ма, она же свалилась нам на голову.
— И мы ж нич-ч-о-о-оплохого не хотели, просто оживить ее пытались.
— Оживили? И поэтому гнали ее через весь дом? Что же мне с вами делать?
— Так она сама очухалась. А потом фотоальбом Дэна схватила и убежала.
— А мы что, она бежит, так чего ж не догнать?
— Догнали? Довольны? Счастье ваше, что девочка возрождается. А иначе не сносить нам с вами головы.
Везет той девочке, думала я, полыхая в огне и слушая доносившийся сквозь шум разговор. Я бы тоже с радостью возродилась. А ведь и не пожила еще. Дерево не посадила, сына не родила… Хотя нет, это чисто мужские задачи. Во-о-он, моя мама. Жизнь свою устроила. И я свою устроить хочу. Колечко с камешком поносить, Маринке на зависть. Хотя нет, Маринка завидовать не будет, а даже порадуется за меня.
А тут лежу на холодном полу, — ручкой я тык-тык возле себя, — какой замечательно холодный пол.
Лежу, горю, разбросав вокруг себя мозги — рука нашарила что-то скользкое и противное, которое при моем прикосновении зашипело и попробовало выползти из-под меня.
— Что же Дэн не едет? — спрашивает нервный женский голос.
Нда, что не едет? Где этих чертей носит? Судя по тому, что я вся полыхаю, словно факел, дорога моя прямехонько в ад лежит. Где только накосячить успела? Даже и не вспомню. Да теперь это и не важно.
- Ма, а что это в руке у нее такое?
— Веник. Кстати, странный он какой-то. Не горит совсем.
— Еще какой странный, — раздался обиженный голос, — чуть нос мой к ушам не зафиксировал.
— Будешь знать, как девчонок гонять. Роди, сколько раз тебе говорила, девочки не для того нужны, чтобы их пугать и мутузить. Во-о-он, грива уже растет, а мозги все детские.
Грива? Это не о том ли кошаке речь, которого я наследством своим припечатала? Ладно, раз черти еще не пришли, уважу-ка я свое любопытство. Я попыталась открыть глаза и, о чудо! У меня получилось. Сквозь призрачную пелену огня я увидела ту самую прекрасную женщину в шляпе из сада, а возле нее сидели два придурка в звериных масках. Точно, это они! Я их наглые морды и на том свете помнить буду! Руки, ноги у них вполне человеческие, а морды звериные. Они точно, или оборотни, или я чего-то обкурилась. Тот, которого назвали Роди, запустил совсем не детскую пятерню в жиденькую гриву и почесал, от удовольствия даже глаза прикрыв.
— Блохи завелись? — я не удержалась и хихикнула.
Сидевшие возле меня вздрогнули и уставились на меня. Женщина с явным облегчением глубоко вздохнула и ласково улыбнулась.
— Ох, деточка, ну и напугала же ты нас!
— Вы меня что, слышите? Я же умерла. Или нет?
— Ну, конечно, умерла. А вот сейчас возрождаешься. Сейчас огонь потухнет, и сразу все будет хорошо.
— Фигас-с-с-е. В смысле, я сейчас оживу? И что, тот ваш черт за мной не придет?
— Какой-такой черт? — нахмурилась женщина.
— Я все слышала. Вы Дэном его назвали
— Милая, ты не волнуйся, полежи немного. Вот, сейчас потухнешь, и сразу все вспомнишь. Ты ж такая молоденькая, — причитала она надо мною, — наверное, это впервые с тобой?
Странное дело, стена огня перед глазами действительно стала истончаться, а наглые звериные морды все более становились похожи на людей. Вернее, на парней лет так, семнадцати.
— Ох, ну вот и славненько, вот и мальчики успокоились. А то перенервничали, думали, что убили тебя.
За окном раздался скрип тормозов. Троица вскинула головы. Женщина мило заулыбалась, вскочила и побежала на звук. А у парней глаза прямо округлились от волнения, у Роди снова что-то в голове зачесалось.
— Ты это, прости нас. Мы ж просто дурачились, — произнес тот, который еще недавно казался мне тигром.
— Придурки, — я не удержалась.
Я немного занервничала, оставшись наедине с ними, но видно, никто больше меня обижать не собирался.
— Есть такое, — согласился с моим определением Роди, — Прощаешь?
— Я вся в сомнении. А что это мне даст?
— Ты это, не наглей, — рыкнул на меня тигр, но тут же замолчал и виновато потупил глаза.
А где-то за моей головой раздались стремительные шаги. Они явно принадлежали решительному и крупному мужчине, потому что каменный пол подо мною даже, казалось, слегка содрогался с каждым его шагом.
Огонь перед глазами почти потух, но мне было даже тяжело голову повернуть от слабости. Хорошо, что хоть язык хорошо меня слушался. Язык у меня всегда был ого-го, за словом в карман я никогда не лезла. А мамуля моя даже укоряла меня, дескать, язык мой меня до беды когда-нибудь доведет.
— Жива? Меня видишь? Что-то болит? — засыпал меня вопросами крупный пожилой мужчина, присевший возле меня на корточки. — Хотя, прости. Глупые вопросы задаю. Не волнуйся, дочка, все будет хорошо.
И он осторожно, но цепко стал ощупывать мои ноги, пытливо глядя мне в глаза, согнул-разогнул ноги в коленях, осторожно проверил, двигаются ли они в тазобедренных суставах.
— Ну и отлично, жар-птица ты наша.
А я смотрела на мужчину во все глаза и не могла вздохнуть.
Сколько себя помню, еще с далекого детства, у меня была мечта — встретить своего папу. Я даже в трудные жизненные моменты кричала не "мамочка", как это делали остальные люди. Я вопила "папочка". Мамуля моя недовольно хмурилась, но меня не поправляла. Чуть повзрослев, я перестала приставать к ней с вопросами об отце — я видела, как болезненна и неприятна для нее эта тема. Так что от отца у меня осталась дивная приставка к фамилии — Чутха, и глупая надежда все же почувствовать на себе отцовскую если не любовь, то хотя бы заботу.
Так что, услышав от совершенно чужого мужчины ласковое "дочка", я разрыдалась.
— Александр, что же делать? — испуганно всплеснула руками красотка.
