— Я верну.
— А то как же, — убежденно сказала Луша. — Еще свидимся, барышня. Может, ты когда-нито еще в услуженье меня возьмешь? Да кланяйся дядьке Звеняшу от меня. И никому, кроме него, про Мару-Ладу не болтай. Не любит она этого, темнореченская хозяюшка.
— Спасибо, Луша, — проговорила Веденея.
В уме у нее смущенно мелькнуло — одного слова для благодарности мало. Луша утащила из дома шляпку с накидкой, рискуя увольнением, поделилась монетками, подсказала, куда идти…
И Веденея, торопливо отступив от высокой крапивы, поклонилась. Корсет скрипнул, поклон вышел неловким, каким-то деревянным. Того размашистого поясного поклона, который Луша отвешивала ее отцу, дольничему Арвинову, не получилось…
Луша, уже отступая от решетки, жарко зарумянилась.
ГЛАВА 2
Терраса храма Мары-Лады словно плыла по воде. Мелкие волны с чмоканьем облизывали сваи, расписанные полосками тины. Над прибрежным лесом вставало солнце, лучи его золотили клочья тумана, плывшие над гладью Темнореченского озера…
За единственным столиком в центре террасы сидела женщина. Перед ней на столешнице стояла доска с расставленными шашками, черными и белыми. А еще там лежал лист чтец-газеты, придавленный с одного края чашкой кофе — чтобы ветер не унес лист в озеро.
Женщина читала. Нога была закинута на ногу, ладони небрежно сцеплены поверх колена.
"Государь Дмитрий Васильевич объявляет о своей помолвке с госпожой Одарией Кошкинской, дочерью дольничего Кошкинского"…
Одна из черных шашек на доске вдруг подпрыгнула — и опустилась на другую клетку. Потом над плечом женщины шелестнуло:
— Там опять собираются наступить на свои любимые грабли. Эту помолвку разыграли, как партию в шашки…
— Скорее, в шахматы, — возразила женщина. — С королем, ладьей и почти королевой. Жаль, ты не играешь в шахматы. Могла бы показать мне ходы Кошкинских.
Следом женщина расцепила ладони и подхватила чашку с кофе, оставив блюдце на газете.
Над ее плечом вздохнули с притворной печалью.
— Я не могу. Чтобы различать форму фигур в вашем мире, мне нужно затратить слишком много сил. Шашки проще. Точки на клетчатом поле, черные и белые… ты что-то хотела сказать?
— К кому мы отправим новую послушницу? — спросила женщина.
И сделала глоток. Лицо ее казалось молодым, однако вокруг рта залегли две складки — такие жесткие и глубокие, какие бывают только у старух. Серое платье было сшито по последней моде, принятой при дворе Дмитрия Васильевича. Цвет платья был чуть темней серых глаз женщины.
— Расскажи мне об этой новенькой, — попросил женский голос над ее плечом.
Женщина сделала еще глоток. Затем уронила:
— Она, как и я, из семьи нижнего магического круга.
— Дворянка? — тихо спросил голос.
Женщина кивнула. Продолжила холодно:
— У нее, как у каждой дворянки, была девичья сила, которую положено отдавать мужу. Но она оказалась мягкотелой и подарила свою силу подлецу.
— А теперь девица жаждет мести, но проклясть, расплатившись жизнью, уже не может, — насмешливо заметил женский голос, доносившийся из пустоты над плечом.
— Я бы не сказала, что она жаждет, — возразила женщина. — Скорей испугана, и не знает, куда пойти. Отец выгнал ее из дома, когда вернулся домой и увидел без шляпки. Имя подлеца, выманившего у этой девицы силу — Георгий Грем-Зумковский. Имя самой девицы — Веденея Арвинова. Осталось решить, к кому мы ее пошлем. За кого из обманутых она отомстит…
— Я просила рассказать о ней, — перебил голос. — Как она выглядит?
Женщина чуть нахмурилась.
— Невысокая. Миленькая, как все молоденькие. Но не красавица. Темно-русые волосы, карие глаза. Явилась в храм позапрошлой ночью, и впервые в жизни сама расшнуровала корсет.
— Типичная дворянская девица, которую не научили выживать, — заметил голос. — Но Мара-Лада принимает всех, кто просит отмщенья за поруганную любовь. Придется и эту пристроить. Ума не приложу, к кому бы ее послать…
Женщина потянулась вперед — и свободной рукой быстро сдвинула одну из белых шашек. Затем уронила:
— Мы до сих пор не отомстили купцу Шулымову. Который обесчестил девицу Пенкину, и вытолкал ее из дома, когда та оказалась в интересном положении. Пенкина упала, потеряв ребенка…
— Это будет слишком сладким наказаньем для купца, — насмешливо ответил голос. — Юная дочка магов, с широко распахнутыми глазенками… у нее ведь широко распахнулись глазки? После пережитого?
— Как у всех дурочек, осознавших, что жизнь — это не вздохи на скамейке, — согласилась женщина.
— Ничего, вскоре она многому научится, — мягко пообещал голос из ниоткуда. — А к Шулымову я пошлю какую-нибудь поселянку. На худой конец, сенную девку…
— Горничную, — строго поправила женщина. — Уже никто не зовет прислугу сенными девками.
— Как далеко зашел прогресс, — безразлично уронил голос. — Итак, у нас есть дворянская девица без силы. А ты помнишь наш старый спор? Бывает ли любовь без причины?
На доске сдвинулась с места еще одна черная шашка.
— Не бывает, — твердо сказала женщина, ставя чашку с кофе на блюдце. — Любят всегда за что-то. За красивое личико, за большую грудь. Или за огромное приданое. Иногда ценят умение готовить, иногда умение молчать. А иногда любят потому, что их обрекло на это прикосновение Мары-Лады…
— Но иногда бывает так, что любят ни за что, — перебил ее голос. — И все в женщине возмущает, все не нравится — но любят, потому что иначе не могут. А потом начинают любить даже то, что прежде ненавидели.
— Это не любовь, это болезненная страсть, — возразила женщина. — Она проходит. Если не проходит, надо съездить на курорт. Или выдержать строгий пост.
— Вот как?
Женщина в сером вместо ответа передвинула еще одну белую шашку.
— Пожалуй, сейчас самое время это проверить, — провозгласил голос. — Сколько в столице тех, кому мы задолжали отмщение?
— С границы только что вернулись двое, — чуть недовольно сказала женщина. — Они прибыли ради царской помолвки. Ожидаются торжества, приедут маги из королевских семей Римского континента, и царский дом решил блеснуть своим единством с высшим магическим кругом. В столицу заявились князь Сигвич и волостарь Олонецкий. Оба сильные маги, оба подлецы, каких поискать.
— Прекрасно, — обронил голос над ее плечом. — Пошлем к ним эту девицу…
— Сразу к двоим? — удивленно уронила женщина.
— Но она ведь поклялась на моем алтаре, что сослужит любую службу, которую ей назначат? — промурлыкал голос. — Вот пусть и служит. Я хочу увеличить шансы, поэтому наша новенькая попробует сразу с двумя. И может, хоть с одним у нее получится. Однако я не прикоснусь к ней. У князя Сигвича и волостаря Олонецкого не будет причин любить ее…
— Тогда не будет и отмщения, — раздраженно бросила женщина. — Она слишком простенькая. Я бы даже сказала, глупенькая. Красоты особой нет, ума тоже. Ее не за что любить.
— Вот именно, — выдохнул голос над плечом. — Может, она и разрешит наш спор? А если ничего не выйдет, то к этим господам отправятся послушницы с моим прикосновением. И отомстят за бедную Веденею — в придачу к тем, кого князь с волостарем уже обесчестили.
Настоятельница храма Мары-Лады, одетая в серое платье по столичной моде, молча пожала плечами.
— Но помни, она должна думать, что я ее коснулась, — предостерег голос. — Скажи девице то, что говоришь всем послушницам. Что мое прикосновение с ней, и оно сработает, когда придет время. Как именно, она поймет потом. Надо только приблизиться к этим мерзавцам. Подобраться к ним так близко, как подбирается любовница. Не стыдиться, не бояться, потому что отныне она послушница Мары-Лады. И все такое. Поговори с ней так, как умеешь.
Настоятельница храма кивнула. Затем приподняла одну из белых шашек. Обошла черную и смахнула ее с доски.
Над плечом, обтянутым серой тканью, ехидно хихикнули.
* * *
