В спальне супруга заперла дверь на ключ и повернулась к мужу.
- Любимый! - Генриетта взяла руку Дэвида и положила себе на грудь. - Раздень меня, - с придыханием попросила она, и супруг принялся медленно распускать шнуровку на спине.
Освободив упругие словно персики груди, Дэвид наклонился, захватив ртом вишенку соска.
В этот миг он забыл обо всем. О собственных детях, напуганных угрозами мачехи, о слугах, уверенных, что их господин околдован, и даже об Альфреде, привязанном к столбу посреди двора.
Для него во всем мире существовал единственный человек, который волновал и заботил - его несравненная супруга. Его Генриетта.
Глава 2 Камилла
КАМИЛЛА
- Как себя чувствует самая прекрасная девочка?
Я улыбнулась и провела рукой по светлым волосам малышки. Девочка была худенькая и бледная, с тонкими руками и синяками под глазами. Она лежала на кровати, кутаясь в байковое одеяло. В палате было тепло, но из-за анемии малышка постоянно мерзла.
- Сегодня лучше, - пропищала она, трогая меня за стетоскоп. - Мне нравится эта ваша штука.
- Правда? Тогда держи, - я сняла с шеи трубку и протянула девочке.
На её долю выпало немало испытаний, одним из которых была тяжелая болезнь. Каждый день она понемногу убивала ребёнка, как и наши надежды на возможное излечение.
Мы с коллегами перепробовали все, но с каждым днем четырехлетняя девочка угасала. Ее родители надеялись на чудо, но я знала, что чудес не бывает.
- Ты так к ней привязалась, - покачала головой заведующая, когда я с тяжелым сердцем вышла из палаты.
- Она умирает, - вздохнула я, понимая, что неминуемое случится очень скоро.
- Наша задача подготовить родителей, - сжала губы женщина.
Порой казалось, что у заведующей нет сердца, но это было не так. Потерю каждого маленького пациента она воспринимала, как свою собственную.
Заполняя в ординаторской истории болезни, я предавалась невеселым мыслям о неизбежности бытия. Родители еще не знают, что скоро потеряют дочь. Представляла их страх и панику, когда они поймут, что мы сделали все возможное и не достигли результата.
Дети это большая ответственность и постоянный страх. Теряя своих маленьких пациентов, я научилась бояться и в какой-то момент решила, что у меня никогда не будет детей.
Каждый день я заходила к малышке, развлекая её и пытаясь исполнить все заветные мечты. Но какие желания могли быть у маленькой девочки? Жить долго и счастливо. То, что мы с коллегами не могли ей дать.
День, когда моя жизнь перевернулась, наступил ужасающе быстро. Однажды я пришла на работу, надела белый халат и распахнула дверь палаты. Та встретила меня гробовой тишиной и аккуратно застеленной кроватью.
А где девочка? - дрожащим голосом потребовала у дежурной медсестры. А у самой руки тряслись от предчувствия беды.
- Умерла, - спокойным тоном ответила та, но для меня в эту минуту все рухнуло. Моя малышка, о которой заботилась бесконечное количество дней и ночей, покинула этот мир.
Весь вечер я проплакала сидя в пустой квартире и размазывая по лицу горькие слезы, а на следующий день положила на стол заведующей заявление на увольнение.
- Это все из-за Инны? - так звали мою малышку.
Я кивнула, понимая, что если расспросы продолжатся, не выдержу и расплачусь.
- В твоей жизни еще будет много таких Инн, - моё заявление безжалостно разорвали, отправляя бумажные обрывки в мусорную корзину. - Не позволю ломать карьеру из-за одной неудачи. Девочка была смертельно больна, никто не смог бы ей помочь.
- Как ты, милая? - мама позвонила, словно чувствуя мое душевное состояние.
- Все хорошо, - слукавила я, но маму не провести.
Уличив меня в обмане, она потребовала правду, и я скрепя сердцем рассказала ей об Инне. Девочке, которую я, как врач-педиатр, не смогла спасти. Удивительно, но мама не начала меня обвинять, а одну за другой принялась вытаскивать древние дущещипательные истории из своего медицинского прошлого.
- Тебе надо поверить в свои силы, - горячо убеждала она. - Всегда бывают взлеты и падения. Не сумев спасти одного - спасешь миллионы.
До миллионов мне было как до луны, но угрызения совести постепенно сменились тупой болью в сердце, которую я испытывала всякий раз, проходя мимо пустой палаты.
Час расплаты наступил, когда на выходе из больницы столкнулась с родителями той самой малышки. Их было буквально не узнать. Убитая горем мать и небритый осунувшийся отец. Увидев меня, они кинулись с обвинениями, но заведующая, по счастливой случайности оказавшаяся рядом, оттеснила их и принялась что-то громко объяснять.
Но для меня все было понятно. Жизнь рухнула во второй раз, стоило только взглянуть в глаза людям, чью жизнь сломало горе. Я шла, не разбирая дороги. Мои глаза застилали горькие слезы. Я была погублена, изломана, опустошена. Рыдала не внешне, но глубоко в душе.
Бывают мгновения, когда мы не хотим жить. Это был тот самый момент, когда я хотела исчезнуть с лица земли, только бы не видеть убитых горем родителей девочки. Ее имя клеймом впечаталось мне в память, выжигая "Инна" на расшатанных нейронах.
Признаюсь, я дала слабину. Вернулась домой и выпотрошила аптечку на наличие снотворных. Хотелось уснуть, раз и навсегда забыв неприятные минуты. Наверное, я думала чем-то другим, но только не мозгом, потому что высыпав на ладонь горсть таблеток из разных упаковок, я закинула все разом в рот и запила водой.
Дурман пришел быстрее, чем ожидала. Вначале возникло легкое головокружение, быстро сменившееся невероятной слабостью в мышцах и полной апатией.
Я умираю, на краю подсознания мелькнула внезапная догадка. Такого не может быть, возмутился здравый смысл. Концентрация препаратов не опасна и, скорее всего, я просто засну на некоторое время.
Я попыталась встать, но упала на пол. Сознание толчками то исчезало, то появлялось вновь. Я медленно ползла по полу, пытаясь добраться до телефона.
Я честно боролась со сном, но дремота оказалась сильнее. В какой-то момент, устав бороться, я закрыла глаза и провалилась в черноту.
Глава 3
Во время ужина Генриетта была необычайно весела. Все складывалось наилучшим образом. Сопливый тюфяк слушается ее с полуслова, слуги боятся даже пикнуть, от детишек скоро избавится. Она посмотрела на супруга, с мрачным видом уставившегося в тарелку с нетронутой едой. Ничего, дорогой, это еще цветочки!
Анна с Ричардом сидели на дальнем конце стола как дикие волчата. Таких даже приручать не интересно, отправит в закрытый пансион и дело с концом.
- Невкусно! Еда дрянь! – Генриетта раздраженно скинула со стола тарелку с супом. Кухарка, не скрывая слезы, принялась подбирать с пола черепки, а горничная кинулась мыть полы. - Позвать ко мне повара! – не унималась хозяйка поместья.
Дэвид хотел было возмутиться недостойным поведением жены, но Генриетта накрыла ладонью его руку, и супруг промолчал. Пока она отчитывала бледного как полотно повара, мужчина сидел в странной прострации.
- Видишь? – прошептала Анна брату. – Я говорила, что мачеха околдовала отца.
- Тихо там! – прикрикнула Генриетта, моментально переключившись с повара на детей. – Когда говорят взрослые, послушные дети молчат. Видишь, дорогой, твои змееныши совсем распоясались. Но ничего, я научу их хорошим манерам.
Дэвид в душе возмутился, что его любимых детей назвали змеенышами, но ладонь Генриетты, сжимающая его руку, сдавливала невидимым обручем, подавляя волю. Он просто сидел, не в силах возразить.
- Нам надо бежать, - уговаривала Анна брата, когда отец как послушный щенок поплелся за Генриеттой. – Мачеха нас погубит.
- Если убежим, умрем от голода и холода, - Ричарду было десять, и он не был готов мчаться без оглядки из родительского дома.
- Ты хочешь в приют? – Анна задрожала от одного упоминания страшного места.
- Генриетта сказала, что это не приют, а пансион, - не соглашался брат. – К тому же папа нас любит и не даст в обиду.
