Некоторые существа наделены хорошо развитым чувством самосохранения, в отличие от других.
— Советую тебе поработать над своим умением распознавать чужие помыслы, — сказала она Розвен.
***
Каждая мелочь будет в порядке. (отсылка к песне «Three Little Birds» Боба Марли — прим. ред.)
Недавно Рун процитировал Боба Марли Ниниэн Лорелль, когда та была на грани. Ниниэн была молода по меркам Фейри, милой девушкой и его близкой подругой на протяжении многих лет. Теперь она стала Королевой Темных Фейри и, по последним сообщениям, вошла в десятку самых влиятельных людей в стране. Рун процитировал Марли, чтобы успокоить девушку после покушения на ее жизнь, во время которого погибла ее подруга, а ее возлюбленный, Тьяго, едва не умер.
И, черт возьми, мотив песни до сих пор так и крутится в его голове. Словно мозговой вирус, как реклама или постоянно повторяющаяся музыкальная тема из фильма, которую никак не получается отключить от звуковой системы, проведенной прямо в мозг.
Не то, чтобы при нормальном течении обстоятельств он не любил музыку Боба Марли. Рун просто хотел, чтобы она замолкла на некоторое время и дала ему возможность расслабиться.
Вместо этого, Грифон продолжал просыпаться по ночам. Укрытый лишь простыней, которая царапала его гиперчувствительную кожу, он пялился в потолок. Вспышки воспоминаний врывались в его голову, а голос Боба все так же напевал навязчивую фразу.
Каждая мелочь.
Щелчок, — и еще один хороший друг Руна, Тьяго, с распоротым животом, лежит на спине посреди лесной поляны, залитый собственной кровью, а Ниниэн держит его голову на своих коленях, испытывая абсолютный ужас.
Щелчок, — и Рун впивается взглядом в пустое выражение великолепного лица одной из самых Сильных правительниц в истории Ночных Созданий, когда ему пришлось схватить Карлинг за плечи и сильно встряхнуть, рыча ей в лицо.
Щелчок, — и он заключил с Карлинг сделку, которая спасла жизнь Тьяго, но вполне может оборвать его собственную.
Щелчок, — и обнаженная Карлинг выходит из вод Адриеля в самом сердце земель Темных Фейри и капли стекают с нее серебристым светом, мерцающим в сумерках, будто прозрачное платье из звезд. Изгибы ее подтянутого тела, мокрые темные волосы, подчеркивающие изящество черепа, высокие скулы, непостижимое египетское лицо — все было чертовски идеальным. И одним из совершенств в ней была чистая трагедия — гибкую чувственную красоту ее тела испещряли десятки длинных белых рубцов от шрамов, оставленных плетью. В бытность смертной женщиной, Карлинг выпороли со свирепой жестокостью, и все же она двигалась с силой и уверенной грацией тигрицы. От ее вида у мужчины перехватило дыхание, пропали все мысли, душа замерла, будто нуждаясь в какой-то несусветной перезагрузке, которая все не происходила, потому что часть Руна все еще была заморожена в том моменте явления чуда.
Щелчок, — и он видит, как выстреливает, и тут же взрывается антикварный пистолет, убивая, и предателя, и хорошую женщину. Женщину, которая ему очень нравилась. Сильная, смешная, хрупкая, она не должна была потерять свою и так короткую драгоценную жизнь из-за того, что Рун с Арьял облажались, оставив ее защищать Ниниэн в одиночку.
Щелчок, — и перед ним предстает лицо еще живой Кэмерон. Женщина была высокой и атлетически сложенной, лицо светилось юмором и было щедро усыпано веснушками.
Щелчок, — и он видит Кэмерон в последний раз, когда солдаты Темные Фейри подготавливают и заворачивают ее тело в саван для перевозки к семье в Чикаго. Веснушки побледнели и стали незаметны. Взрывом пистолета, что спас жизнь Ниниэн, женщине снесло большую часть головы. Всегда ужасно видеть друга в последний раз в такой печальный момент. Все остальные в порядке. Никто больше не ранен. В этот момент раненым оказываешься только ты.
Каждая мелочь будет в порядке.
Только иногда это не так, Боб. Иногда все становится настолько хреновым, что единственное, что можно сделать — это отправить друга домой в мешке.
Настроение Руна стало нестабильным. Обычно спокойный Вер начал ни с того ни с сего сносить людям головы. Образно, конечно. По крайней мере, он не начал делать этого по-настоящему. Но все же, его начали избегать.
— Что с тобой, нахрен? — спросила его Арьял после коронации Ниниэн, когда они возвращались из Адриеля в Чикаго и были на пути в Нью-Йорк.
Они воспользовались лучшим способом для путешествия и полетели в своих Вер-формах. Арьял была его коллегой-Стражем и Гарпией, что означало, что девушка девяносто процентов времени представляла собой абсолютную сучку. Обычно ее «элегантные» манеры просто смешили его. Но тогда он чуть было не отправил Гарпию пинком в направлении небоскреба.
— Меня преследует призрак Марли, — ответил он ей.
Арьял задрала темную бровь. Когда она находилась в форме Гарпии, угловатость ее лица была резче выражена, все черты были будто вздернуты вверх. Ее крылья, градиентом переходящие из серого в черный, мерно двигались в жарком летнем ветре.
— Какой призрак? — переспросила Гарпия. — Прошлого, настоящего или будущего?
Чего? Ему потребовалась секунда, чтобы понять. Потом Рун вспомнил героя Диккенса и подумал, — «Джейкоба Марли, не Боба». Арьял подумала о Джейкобе Марли и о трех духах Рождества (персонажи из повести Чарльза Диккенса «Рождественская песнь», где к главному герою, Эбинейзеру Скруджу, по очереди являлись три духа Святок — прим. пер.) — прошлого, настоящего и будущего.
Время, и время, и время. Что было, что есть и что будет.
Он взорвался скрипучим смехом.
— Всеми ими, — сказал он. — Меня преследуют все они.
— Чувак, брось это, — мягко предложила Арьял, что Рун воспринял как сочувствие с ее стороны. — Поверь уже, наконец, в Рождество.
Гарпия выглядела практически хрупкой, пока он летел рядом с ней. Его Вер-формой был Грифон с телом льва и головой и крыльями орла. Лапы были размером с колпаки для колес, с длинными, втягивающимися когтями, а глаза орлиной головы были такого же цвета, как у львов. Грудь его кошачьего тела была широкой и сильной, окрас сильных лап имел оттенок песков пустыни. В своей Вер форме он был огромным, размером с небольшой внедорожник, с соответствующим размахом крыльев.
В человеческой форме Рун был широкоплечим, подтянутым мужчиной, с сильными мышцами фехтовальщика и ростом в шесть футов четыре дюйма (192 см — прим пер.). Кожа его была загорелой, и когда он смеялся, в уголках солнечных, янтарных львиных глаз появлялись тонкие морщинки. Его точеное лицо и белоснежная улыбка были широко известны, особенно женскому полу. Грива волос, ниспадающая на широкие плечи была сочных оттенков, от светло-золотистого до каштанового и цвета полированной меди.
Он был одним из последних четырех Грифонов на Земле, которых почитали в древних Индии и Персии. Бессмертный Вер, он появился на свет при сотворении мира. Время и пространство изогнулись, когда формировалась Земля. Благодаря этим изгибам, появились пространственные карманы в Другие земли, наполненные магией. Там время шло иначе, современные технологии не работали и солнце светило другим светом. Те, кто в дальнейшем стали называться Древними расами: Веры и Эльфы, Темные и Светлые Фейри, Ночные Создания, Демоны, человеческие ведьмы и монстроподобные существа, как правило, группировались в пределах или вблизи Других Земель.
Большинство Древних созданий появилось либо на Земле, либо в пространственных карманах Других земель. Лишь малое, совсем ничтожное количество Древних появилось на свет в приграничных территориях, где время и пространство было текучим и изменчивым и в момент сотворения мира Сила здесь была несформировавшейся, безмерной энергией.
Рун и его друзья Грифоны были именно такими существами. Они представляли собой квинтэссенцию дуализма — существа с двойственной натурой, рожденные на грани изменяющихся пространств и времен. Одновременно и Львы и Орлы, как и другие древние Веры, они научились менять форму и ходить среди людей, так что у них появилась как Вер-форма, так и человеческая ипостась. Грифоны были привязаны к своему месту происхождения — Землям между мирами. Эти существа легко находили переходы в Другие земли, даже скрытые ото всех остальных, и на заре истории Грифоны были известны среди Древних рас в качестве бесстрашных исследователей. Они были единственными в своем роде. Сотворение мира завершилось и всё, даже пассажи между землями, зафиксировались в своих границах.
